Евгений Долматовский - Товарищ мой

Потом подозвал советских
Мальчишек с нашивкой ОСТ.
«Работать!» — прикрикнул резко.
Смотри — он не так-то прост!

Медлительно и спокойно
Скульптуру несли на склад,
Ничем не смутив конвойных,
Выдерживая их взгляд.

В подполье уходит Ленин,
Как будто опять — Разлив!
Спасли его от глумленья,
В пакгаузе тайник отрыв,

Проволокою ржавой
Переплели подход.
Что виселица угрожала
Любому из них — не в счет.

Была тогда, в сорок третьем,
Победа так далека...

Но в сорок пятом встретил
Ленин свои войска.
Я помню то утро счастья
И как венок возлагал
Старый немецкий мастер
На временный пьедестал.

Теперь уже все известно —
Кто эту скульптуру скрыл,
А также город и место,
Где памятник раньше был.
На том постаменте Тельман
Сегодня стоит у нас.
...Но это уже отдельный,
Мой следующий рассказ.

Напрасно вы назвали меня простым солдатом.
Солдат войны великой — какой же я простой?
Портрет вам мой известен по стареньким плакатам,
Хоть я не отличался особой красотой.

Победа не приходит по щучьему веленью.
Я начал на границе, очнулся под Москвой.
Почти четыре года на главном направлепье
Провел я в лазаретах и на передовой.

Мне маршальскую должность в запасе узаконьте,
С годами все огромней всемирность наших дел.
В окопе самом крайнем на всем германском фронте
У Северного моря я, съежившись, сидел.

С бутылкою сначала бросался я на танки,
А после им с «катюши» отходную играл.
И под Новороссийском, на самом левом фланге,
На пляже черноморском зимой я загорал.

В атаки шел при встречном и при попутном ветре,
Как вышел и как выжил — сам черт не разберет,
На левом и на правом на флангах был и в центре,
И лично мне Верховный приказывал — вперед!

Зачем вы говорите как о простом солдате
О пане, гражданине, товарище... О том,
Кто во дворцах и замках и в каждом магистрате
Был первым комендантом, на сутки королем.

Но возраст пенсионный... Остался я за штатом
С садово-огородным участком родовым.
А все-таки считайте меня простым солдатом,
Согласен вечно зваться гвардейцем рядовым.

Должно быть, неизвестно вам,
Сегодняшним ребятам,
Что означает слово ТРАМ,
Рожденное в тридцатом.

Следы эпох слова таят,
И это слово тоже.
ТРАМ — это значило Театр
Рабочей молодежи.

А в ТРАМе — слушайте, друзья,
Историю с начала —
Одна знакомая моя
Всегда старух играла.

И режиссер, кудлат и лих,
Подтрунивал над нею:
«Еще сыграешь молодых,
Старух играть труднее».

Артистка соглашалась с ним
Безропотно и грустно,
Сама накладывала грим
И горбилась искусно.

В ее года, в ее лета
Играть старух обидно.
Но вот опять идет спектакль,
И зрителям не видно,

Что смотрит мне в глаза она,
На сцене умирая.
...А завтра к нам пришла война,
Вторая мировая.

Я срочно уезжал тогда
Под гул артиллерийский
И лишь потом, через года,
Узнал судьбу артистки.

Она отправилась в войска
С концертною бригадой,
Когда уже была Москва
В «ежах» и баррикадах.

Не разобрать — где фронт, где тыл,
Огонь вокруг неистов,
И прямо к немцам угодил
Грузовичок артистов.

Что будет с русской красотой,
Решительной и нежной?
Судьба, не торопись, постой,
Приободри надеждой!

И реквизит и грим при ней
Остались в суматохе...
Ноябрьский сумрак все темней,
И вот в людском потоке

Старуха дряхлая бредет,
Ягой-каргою горбясь.
Лицо в бороздках, черный рот —
Мой ненаглядный образ.

Сентиментального врага
Задело это чудо.
«На что нам старая карга?
А ну, катись отсюда!»

И так вот, с гримом на лице,
В своей коронной роли,
Она пришла в районный центр,
А он уже в неволе.

Стоит растерянный народ
На площади у церкви,
А мимо бабушка идет
В ботинках не по мерке.

Глаза из-под седых бровей
Скрестились с горем лютым,
И очень захотелось ей
Дать силу этим людям.

Там, в центре мертвого села,
Она о вере в завтра
Стихотворение прочла
Из «Комсомольской правды».

Навстречу — гордость, и испуг,
И вздох, как гром обвала,
И чей-то звонкий выкрик вдруг:
«Товарищи, облава!»

Ее жандармам выдал гад,
Известный в том районе.
(Он стал сегодня, говорят,
Профессором в Бостоне.)

Суд скорый... Да какой там суд!
Со зла да с перетруху
Уже к березе волокут
Безумную старуху.

На шее — острая петля.
Рванулась из под ног земля...
Теперь глаза мои сухи,
Я плакал лишь в театре.

Прости меня за те стихи
Из «Комсомольской правды».
За то, что я но мог спасти...
За то, что я живу, прости...

Пришла на следующий день,
Не помня об угрозе,
Толпа потерянных людей
К истерзанной березе.

Зачем смотреть на мертвецов?
Но люди смотрят в муке —
И видят юное лицо
И розовые руки.

Кто объяснить сумел бы им,
Что верх взяла природа,
Что начисто отмыла грим
Ночная непогода?..

(И это чудо красоты,
Бессмертия начало,
Потом понтонные мосты
В тылу врага взрывало.)

...Воспоминаний голос тих.
И слышу в тишине я:
«Еще сыграешь молодых,
Старух играть труднее».

Последний день июньской синевы...
В опасном направлении Смоленска
Колонна выползает из Москвы,
Вытягивается у перелеска.

Не утаишь, ее состав таков:
Полуторок — не меньше полусотни
И семь особенных грузовиков —
Над кузовом брезент углом высоким.
Что скрыто под неправильным углом,
Под этой геометрией условной?
Похоже на зеленокрыший дом,
На холм,
На стог, наметанный неровно.

Но мирные сравненья ни к чему.
Какой сегодня день войны?
Девятый.
Враг подступает к дому твоему,
Потерян Минск,
И Львов и Гродно взяты.
Столица собирает силы все.
Прощально поклонясь ее порогу.
Спешат войска на Минское шоссе,
На старую Смоленскую дорогу.

Но что это за воинская часть,
Длиннющий строй грузовиков трехосных?
Позвольте мне пока не отвечать
На штатские и детские вопросы.
В кабине первого грузовика,
Замучен суетой поспешных сборов,
Надвинул каску, сгорбился слегка
Артиллерист
Иван Андреич Флеров.
Мы были призваны в году одном,
Тогдашние — из молодых, да ранних.
Возможно даже, был я с ним знаком —
Теперь ведь все с героями на равных.
Романы, телевиденье, кино
Приблизили их подвиги и лица,
И все происходило так давно,
Что каждый превратился в очевидца!