Александр Перфильев - Стихи

Вот так бы и вернуться в Петербург
Веселым, беззаботным сумасбродом,
Уснуть, вздохнув столицей пред уходом.
Но… заставлял меня дышать хирург
Увы, не петербургским кислородом.

Сердце, вечно ты в тревоге
Неизвестно от чего,
Все теряешь по дороге,
Не находишь ничего.
Любишь ты, во что-то веришь,
Что-то взвешиваешь, меришь,
И не знаешь одного,
Что бессмертно, непреложно,
То, во что поверить можно, —
В человеческую глупость
И бессмыслицу всего.
Можешь биться иль не биться,
Сердце — вот твой вечный путь:
У колодца — не напиться,
У окошка не вздохнуть,
У реки — не окунуться,
Засыпая — не заснуть,
Просыпаясь — не проснуться…
Все же, бейся как-нибудь.
Ты — такая же труха,
Мировая чепуха!

Нет, меня давно не манит слава,
И любовь давно к себе не манит,
Не зовут далекие моря.
Слава — легковерна и лукава,
А любовь зажжется и обманет,
Море обрывает якоря.
Я не верю больше в узы дружбы,
Я не верю в родственные узы,
Не молюсь восходам и закатам,
В этом мире грубом и проклятом,
Даже свет обманчив и кровав,
Лгут глаза нам, губы, уши, книги,
Наши знанья давят, как вериги,
Даже сны — отрава из отрав.

Да, ты уйдешь, как эти кольца дыма
Из сигареты в медленном клубке,
Уйдешь спокойно и неумолимо,
Как и пришла — с душою налегке…

Ну что ж поделать, если мы с рассветом
Теряем все и не находим слов,
И остается, как всегда, поэтам
На утро пепел звуков и стихов.

Такая ночь у каждого была:
Лежишь забывшись в грустной полудреме,
Вдруг стукнет дверь, и станет тихо в доме —
То наша юность из дому ушла.

Как будто бы тебя покинул кто-то,
А ты не долюбил и все не взял,
Осталась только ночь, тоскливая дрёмота,
А он уже давно уехал на вокзал.

И молча думаешь, о Господи, за что же
Такая мука суждена нам так:
Есть прошлое у нас и будущее тоже,
А настоящего нам не дано никак!

…Так приходит строка за строкой…
День погожий, веселый такой,
Он, как будто, звенит и смеется,
Почему же в душе отдается
Самой черной, проклятой тоской?
Кто бы снял ее нежной рукой?
Рук таких, да и душ, не бывает,
Потонули в больном и своем,
О твоем — забывают.
Ну, а дню наплевать — он смеется,
Над тобой, над рукой, над тоской,
Над твоей гробовою доской.
Это, видно, его не касается,
Кто и с кем расстается, встречается,
Погружается в вечный покой —
Да и там — тишины никакой.
Ты на кладбище сядь и послушай,
Как терзаются пленные души:
Тот еще не успел долюбить,
Кто про деньги не может забыть,
А иной — в преступлениях кается.
Ясный день надо всем издевается,
Может быть, даже сам над собой —
Он такой
Голубой!
И кому эта жизнь улыбается?
Где ж прославленный вечный покой?
Так приходит строка за строкой…

Лишь вчера похоронили Блока,
Расстреляли Гумилева. И
Время как-то сдвинулось, жестоко
Сжав ладони грубые свои.

Лишь вчера стучал по крыше, в двери,
Град двух войн — позора и побед, —
Лишь вчера о вдохновеньи в Йере,
Умирая, написал поэт.

Все года, событья стали ближе,
Воедино слив друзей, врагов…
Между Петербургом и Парижем
Расстоянье в несколько шагов.

Так последняя вместила строчка
Сумму горя, счастья, чепухи,
И торжественно закрыла точка,
Как глаза покойнику — стихи.

Ни тоски, ни грусти, ни обиды
На душе в Сочельник не таи…
Помнишь — был пушистый снег раскидан,
Мягкий, точно волосы твои.

Светят звезды, как на елке нашей,
Небо цвета синих глаз твоих,
Мир сегодня сказкою украшен,
Мир сегодня радостен и тих.

Кажется, что с детских лет с тобою
Не случилось в жизни ничего…
Сыплет елка мягко на пол хвою,
Тихо радуется Рождество.

Что ж, и мы порадуемся милой
Древней сказке в снежном серебре…
Я спою тебе, чтоб не грустила
Песенку о встрече в сентябре.

О Троице, о небе голубом,
О тех краях, где родились и жили…
Был Дом. Крестьянский он, иль барский дом,
Не все ль равно… ведь мы его любили!

А в комнатах — ну с чем его сравнить —
Березовый, чуть горьковатый, запах!
Ведь он со мной, он продолжает жить
Во всех моих мучительных этапах!

Вот почему для вас и для меня
Для всех — еще не потерявших слуха
Звучат так нежно эти оба дня —
День Троицы и День Святого Духа!

О Троице, о небе голубом…
Все выжгли, разбомбили, осквернили…
Был Дом. Крестьянский он иль барский дом —
Не все ль равно… Ведь мы его любили!

Так живет она виденьем утренним
В нашем мире, где во всем излом,
Вся согретая душевным, внутренним
Непередаваемым теплом.

Сохраняя на душе святынею
Вместе с недостатками отцов,
Их, ни в чем не гнувшуюся линию,
Чувств, поступков, мыслей, жестов, слов.

Нервную, в движеньях торопливую, —
Яхту, непослушную рулю,
Может быть, порой несправедливую,
Но прямую — я ее люблю!

Есть ровней, спокойней, терпеливее,
Разными людьми наполнен свет!
Есть, конечно, женщины красивее,
Но милее, я уверен — нет!

Рождество, снега, вечерний свет,
Все, что мы любили с наших юных лет,
И огни от милых елочных свечей,
И тепло слегка приглушенных речей.
Мы тихи, как этот праздник тих,
Он не только лишь для нас живых,
И для тех всегда горят его огни,
Кто сидел средь нас в былые дни.
Много их, ушедших, много милых лиц,
Много в жизни перелистанных страниц,
Но когда горит декабрьская звезда,
Время возвращается тогда…
Посмотрите — вот они все тут,
В этот тихий миг они средь нас живут,
Говорят, смеются, как тогда,
Как в давно ушедшие года.
Только не надо холодного света,
Пусть будет елочным светом согрето
Это молчание, это мгновение
Милых ушедших теней появление…
Легкое пламя на елке колышется,
Тихая нежная музыка слышится,
Вот они милые, нас навестили,
Все нам прощают, как мы их простили…
Рождества, снега, вечерний свет,
Все, что мы любили с наших юных лет,
Тихий сумрак, грустно и светло,
Догорела елка. Все ушло.
Ушло… ушло.