Николай Доризо - Избранные произведения. В.2-х томах. Т. 1. Стихотворения. Песни

Не в ярком убранстве
Парадном,
Венчавшем ее красоту,
На лестничной клетке
В парадном
Увидел я елочку ту.

За дверь
Ее выставил кто-то,
Поскольку теперь не нужна.
И как-то устало и кротко
К стене прислонилась она.

Осыпались желтые ветки,
Ни бус, ни браслетов на ней.
Ей зябко на лестничной клетке
Без шубы роскошной своей.

Всего лишь неделя, —
Не месяц,
И вот с нее сняли красу.
О, как она старше ровесниц,
Зеленых ровесниц в лесу!

Чтоб только ты нас не винила
За праздник,
Который так мал,
Иголки,
Что ты обронила,
Я б все до одной
Подобрал.

Какая тишь — какая вольница!
Снег, снег, насколько хватит глаз.
Песец и за границей водится,
А снег, ей-богу, лишь у нас!

Он русский, дедовский, старинный,
Такой, что тройку б под уздцы!
Летят снежинки над долиной
И тают, словно бубенцы.

А ночью на сугробах тени
И свет из позднего окна.
Не паровое отопленье —
Сквозь снег, сквозь свет мне печь слышна.

Всю жизнь мечтавший об уюте,
Стою я в сумраке ночном
И так завидую тем людям,
Что за своим живут окном!

Там елка лучшая в России,
Там елка детства моего!
А вот меня не пригласили
В тот теплый дом на торжество.

О снег, мягка твоя печальность.
В снегу поляны, как во сне.
Веселье, грусть, патриархальность,
Все краски, звуки — в белизне!

И боль, и нега, нега снега.
О, русский снег под Новый год!
Как будто с неба,
с неба,
с неба
Не снег,
а музыка идет!

Азиатская даль Оренбуржья.
Степь желтеет,
как шерсть
вековая,
верблюжья.
А холмы —
как верблюжьи горбы.
Край ты древний
Нелегкой судьбы.
Где-то здесь,
Средь простора степного,
Звон копыт,
След копя Пугачева.
И не смыли
тот праведный свет
Все дожди
твоих весен и лет.
Как ты радуешь
Сердце весною
Своей зеленью
Нежно-льняною.
Одиноких деревьев шатры
И тюльпанов
живые костры.
Дед-казак,
Хоть и не был поэтом,
Так сказал
О просторе об этом,
Будто выдохнул
Он из себя:
— Посмотри:
Все степ я ,
все степ я !..
И нежнее
Народного слова
Не найдешь
Для простора степного,
Чтобы было достойно тебя:
Все степ я ,
Да какие степ я !..

Впервые в жизни
Он пришел на станцию,
Немолодой черкес,
В двадцатые года.
Впервые в жизни
Получил квитанцию,
Обычную
Багажную квитанцию,
Квитанцию,
квитанцию,
квитанцию, —
Он слов таких
Не слышал никогда.
Таинственно,
заманчиво
и женственно
Звучало слово,
Пело слово в нем.
И дочь свою
Назвал черкес торжественно
Квитанцией
За праздничным столом.
Квитанция,
Квитанция,
Квитанция…
А он был прав —
Мечтатель и джигит, —
Не хуже, чем Джульетта,
Чем Констанция, —
Квитанция, —
Как здорово звучит!..
А я хожу
Открытой небу
Нивою
Так,
Будто я
Уже не раз здесь был,
А я гляжу
На женщину красивую
Так,
Будто я
Уже ее любил.
Нет,
Не отвык
Природе удивляться я
И все-таки не я,
А он поэт, —
Ведь для меня
Не девушка —
квитанция,
А счет за газ,
за воду
и за свет.

Ты спрашиваешь меня —
Люблю я тебя или нет.
Если б я был совсем молодым,
Я б ответил тебе:
— Да!
— Да,—
ответил бы тебе
Мой вечерний поцелуй.
— Да! Да! —
ответил бы тебе
Мой ночной поцелуй.
Но мне уже не двадцать лет,
И я очень хорошо знаю, —
Все зависит от того,
Каким будет
Утренний мой поцелуй,
И будет ли он.

Я живу потому, что я — это воздух
морозный,
Тот, которым дышу.
Я живу потому, что я — это вечер стозвездный,
На который гляжу.
Я живу потому, что колется вьюга,
А руки теплы.
Потому что есть добрые, мягкие волосы друга,
На висках чуть белы.
Я — то голос его прозвучавший, недавний,
То вчерашней улыбки твоей красота…
Я живу потому, что слышна тишина мне
И видна темнота.
…Я лицо свое вижу,
когда мне приходится бриться,
А потом забываю о нем среди белого дня.
Вот глаза у прохожей навыкате
в желтых ресницах…
А какие, скажите, глаза у меня?
Если ими на небо гляжу,
то глаза мои сини,
А на ель,
то, ей-богу, они зелены!
Как же мне не любить, как себя,
Все цвета
и оттенки
России.
Под моими бровями — простор белизны!
Я живу потому, что со мною все это.
Если ж я — только я,
то меня уже нет, —
Если будут глаза мои
одного только черного цвета…
Но об этом не надо!
Я живу,
И в окне моем синий рассвет.

На станции
У самых шпал
Он вдруг пророс —
Росток травы,
зелен и мал,
Из-под колес.

Кузнечик,
Он почти приник
К металлу рельс.
Самоубийца каждый миг,
Зачем он здесь?

Все поезда,
Со всех сторон,
В сто тысяч тонн
Спешат сюда,
Чтоб ими был
Раздавлен он.

А он растет,
Трава травой,
Как прежде рос
Зеленой искрою живой
Из-под колес.

Я родился давно.
Бесконечно давно.
Будто вычитал это
В старинном романе,
Самовара урчанье…
Немое кино…
В новогоднюю ночь
краснолицых извозчиков
сани.
Бог ты мой,
Сколько было
военных
и мирных
дорог!
Я когда-то и грезить не мог
О летящей в пространство
ракете…
Сколько прожито мною
событий,
эпох, —
Их, пожалуй, хватило б
на несколько тысячелетий!
Жизнь моя,
размышляю сегодня о ней
То тревожно,
то нежно,
то строго…
А ведь было всего
сорок семь новогодних ночей.
Это, право,
не так-то уж много!

В любом мужчине
После сорока
В шестнадцать лет
Я видел старика.
Чем больше я живу на свете
И чем белей
мои виски,
Тем
для меня
становятся моложе
Все старики.

Мне двадцать лет. Гремит трехтонка.
Со мною в кузове девчонка.
Вокруг смертельная война.
Навстречу нам грохочут взрывы.
А я беспечный и счастливый…
И вдруг внезапно — тишина.
И пенье птицы почему-то,
И почему-то в окнах утро…
И сна засвеченная пленка.
Засвеченная пленка сна.

Себе я снился молодым.
Проснулся и не шелохнулся.
Себе я снился молодым
И все не верил, что проснулся.
А может, это был не сон?
А то, что я проснулся, снится?
Мне снится утро,
Тихий звон
Дождя.
Кто может поручиться,
Что пробуждение
не сон!