Коллектив авторов - Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2

Мысли катятся плавно,

Обегая свой круг,

А подумать о главном

Нам всегда недосуг.

Нет, пугает не сложность,

А беспечность… – Увы!

За которую можно

Не сносить головы…

Я этого парня запомнил навек —

в выцветшей гимнастерке,

с суровою складкой набрякших век,

с морщинкой в межбровье горькой.

Он костыли положил на траву,

скрутил себе «козью ножку»,

и было во взгляде его: «Живу!

Ещё… поживу… немножко».

И в этой военной разрухе, в пыли,

глаза его мне говорили:

«Ты смотришь и думаешь – костыли,

а это, браток мой, крылья!»

Эдуарду Талунтису

Когда есть смерть, бессмертье быть должно, —

не славы громкий путь, не сладостные враки,

нет, не награды за труды, – оно,

как антипод, как дерзкий свет во мраке!

Оно во мне сегодня говорит,

презрев тщету слов гордых и красивых.

Да, плоть мою природа растворит,

но душу растворить она не в силах.

Слова живут не на бумаге.

У них есть собственный секрет:

Они линяют,

словно флаги

Былых сражений и побед.

Они ветшают и хиреют,

И высыпаются из фраз.

Они уже сердца не греют

И забываются подчас.

Старенье стало незаметным.

Но кто же с этим незнаком? —

Мы с вами говорим газетным,

А чаще —

книжным языком…

Но там,

где в солнечных накрапах

Лежит земля,

густеет лес, —

Слова имеют цвет и запах,

Слова имеют звон и вес.

И иногда довольно мига,

Великого наверняка, —

Случайно их захватит книга, —

И станет вечною строка…

Васильевский заснежен остров.

Меня на санках привезли.

И мыли долго, и скребли,

Соскабливая с ног коросту.

Мне так хотелось есть, признаться,

Я думать о другом не мог.

И мне налили суп в солдатский,

Помятый боем котелок.

Я обжигался влагой жадно,

Такой немыслимой еды,

Хоть состоял тот суп, пожалуй,

Почти что из одной воды.

Я ел! И не наелся, каюсь,

А повар заглянул в котёл,

Чего-то там найти пытаясь,

Но ничего в нём не нашёл.

Тогда он, усмехнувшись горько,

Засунул руку в свой карман

И вытащил сухую корку,

Сказал мне тихо: «На, пацан»…

С тех пор я много перевидел

Мордастых, толстых, будь здоров,

В парадном и в затёртом виде

И злых, и добрых поваров.

Но, как сейчас, того я вижу

В затёртом косо колпаке.

И хлеб, протянутый мне, – жизнь —

В солдатской худенькой руке.

Люблю дубов державные стволы.

Мне клёны – братья, сёстры мои – сосны!

Как хорошо, когда кругом – свои!

Ломает смех кору тоски несносной.

Прольётся дождь – и смоет пыль с листвы,

Дохнёт зима – и умирают листья,

Но в мае снова – выше головы! —

Витают в кронах молодые мысли.

Я знаю место под одной ольхой,

Укромней нет во всей родной округе,

Там, всё простив в моей судьбе лихой,

Горит цветок желанных губ подруги.

Его не сжечь холодною росой,

Не погасить в осенний хмурый вечер,

Не загубить – ни стужей, ни грозой,

Не позабыть – ведь он, как юность, вечен.

Сколько нынче солнечного света,

Нынче столько синего тепла!

Роща – после зимнего запрета —

Первыми цветами расцвела.

Собирайся, да пора воочью

Порадеть зелёным жилкам трав,

Слышишь? – птицы зазывают в рощу,

Распевая с раннего утра.

Вместе с ними встанем спозаранку,

Прочь прогоним бред ночной беды,

Мы разыщем светлую полянку,

Где и нашей юности следы.

Погружённый в туманный вечер,

Город спал… Вдруг раздался звон:

Собирайся, народ, на вече!

Прёт беда с четырёх сторон.

Три столетья в слепой гордыне

Ты дремал, а теперь пора

Постоять за свои святыни

Ратной доблестью топора!

Нечисть дьявольская коварна

И хитра: пощадить врага —

Снова лезет неблагодарный

К тайнам русского очага.

Надо бить его так по морде,

Чтобы данный ему урок

Он всегда мог бы помнить твёрдо

В стороне от чужих дорог.

Надевай же, мужик, кольчугу,

Шлем на голову, в руки – меч

И топор боевому другу,

Чтобы в страхе не горбить плеч!

Будет долгой и тяжкой битва…

Помолись за родимый край!

Сил прибавит тебе молитва,

С нею только чертей карай!

Да опустится сила злая

На колени перед тобой!

Верой-Правдой благославляю

Дух народа на правый бой.

Люди слушали молча князя

И, дослушав, сказали так:

«Не упустим ни в коем разе.

Русский лапотник – не простак».

На уме он себе и смело

Ждёт пришельцев, веди же князь,

В битву нас за святое дело!

Супостата мы втопчем в грязь».

И пошли, прогремев щитами,

Вдаль под шелестами знамён…

Плыл в недобром вороньем гаме

С бабьим плачем тревожный звон.

И пошли, чтоб прийти обратно

Победителями, но мгла

Им грозила судьбой превратной:

Многих к гибели привела.

А повинны князей раздоры

В тех смертях. О, святая Русь,

И в мою роковую пору

Я с проклятой бедой борюсь!

Не поэтому ль каждый вечер

Вновь я слышу набатный звон:

«Собирайся, народ, на вече!

Нечисть прёт с четырёх сторон».

Я о Пропащем поле, брат, —

его Отчизной прежде звали —

о хриплом беге на закат

за теми, кто до нас бежали.

И вот сменился тьмою свет,

и поперёк пути – могила…

Покоя нет и воли нет,

всё остальное было, было!

Была дорога за предел

и к небу близкая возвышенность,

и Божьих звёзд над тем, что пел,

стремительная неподвижность.

Как они кончились рано —

нынешние соловьи.

И до чего ж это странно —

стариться, други мои!

Торкаться бестолково,

сдуру седеть-бородеть,

и на себя вот такого

без сожаленья глядеть.

В сутолоке бренчащей,

в очереди к врачу

с грустной улыбкой всё чаще

«Господи, грешен!» – шепчу.

Как это сладостно, Авва,

там, где дурацкий смех,

слышать под ухом – справа —

тёплое, тихое «Эх!..»

Мой серебряный век, от меня отделённый,