Альфред Теннисон - Волшебница Шалотт и другие стихотворения

«Коль нищенкой родилась я,
Я не приму на душу ложь.
Прочь, дорогая кисея,
Прочь, бриллиантовая брошь!»

«Ах, детка, — няня говорит, —
Будь мудрой, сохрани секрет!»
«Узнаю, — молвит дочь, — чужда
Мужчинам верность — или нет!»

«Что верность! — няня говорит. —
Среди мужчин земля в цене!»
«Он все получит, — молвит дочь, —
Пусть это стоит жизни мне».

«Но поцелуй родную мать,
Что ради дочки солгала!»
«Ох, мама, мама, — молвит дочь, —
Как эта мысль мне тяжела!

Но нежно я целую мать
В залог прощенья и любви.
А ты объятья мне раскрой
И дочку в путь благослови».

Она оделась в грубый холст,
Отринув имя леди Клер,
И, с белой розой в волосах,
Пошла вдоль рек, холмов и шхер.

Лань, что дремала в уголке,
Бела, как вешних лилий цвет,
Приникла к девичьей руке
И резво побежала вслед.

Лорд Рональд вышел на порог:
«О леди, что за маскарад!
Той, что прекрасна, как цветок,
Пристал ли нищенский наряд?»

«Наряд простого полотна —
Смиренья должного пример.
Та, что в лачуге рождена,
Не вправе зваться леди Клер».

Лорд Рональд к ней: «Оставь игру!
Я — твой, в делах и на словах!»
Лорд Рональд к ней: «Оставь игру!
Твои слова внушают страх».

И пред лицом его она
Не опустила ясных глаз.
Не дрогнув, встала перед ним
И няни повторила сказ.

Тут звонко рассмеялся он,
К ее щеке прильнув щекой.
«Раз мне благоволит закон,
А ты — обойдена судьбой,

Раз ты обойдена судьбой,
А я — наследный лорд и пэр,
Ты завтра станешь мне женой
И примешь имя леди Клер».

Come not, when I am dead,
To drop thy foolish tears upon my grave,
To trample round my fallen head,
And vex the unhappy dust thou wouldst not save.
There let the wind sweep and the plover cry;
But thou, go by.

Child, if it were thine error or thy crime
I care no longer, being all unblest:
Wed whom thou wilt, but I am sick of Time,
And I desire to rest.
Pass on, weak heart, and leave me where I lie:
Go by, go by.

Мой прах будить не смей —
Что проку на могиле горевать?
И у надгробных не топчись камней —
Не досаждай несчастному опять.
Пусть плачет ржанка и шумят дожди.
Но ты — уйди.

Ошибка или твой жестокий нрав
Меня сгубили — разве в этом суть?
От ожиданья до смерти устав,
Я жажду отдохнуть.
Осталась боль измены позади.
И ты — уйди.

Full knee-deep lies the winter snow,
And the winter winds are wearily sighing:
Toll ye the church-bell sad and slow,
And tread softly and speak low,
For the old year lies a-dying.

Old year, you must not die;
You came to us so readily,
You lived with us so steadily,
Old year, you shall not die.

He lieth still: he doth not move:
He will not see the dawn of day.
He hath no other life above.
He gave me a friend, and a true true-love,
And the New-year will take ’em away.

Old year, you must not go;
So long as you have been with us,
Such joy as you have seen with us,
Old year, you shall not go.

He froth’d his bumpers to the brim;
A jollier year we shall not see.
But tho’ his eyes are waxing dim,
And tho’ his foes speak ill of him,
He was a friend to me.

Old year, you shall not die;
We did so laugh and cry with you,
I’ve half a mind to die with you,
Old year, if you must die.

He was full of joke and jest,
But all his merry quips are o’er.
To see him die, across the waste
His son and heir doth ride post-haste,
But he’ll be dead before.

Every one for his own.
The night is starry and cold, my friend,
And the New-year blithe and bold, my friend,
Comes up to take his own.

How hard he breathes! over the snow
I heard just now the crowing cock.
The shadows flicker to and fro:
The cricket chirps: the light burns low:
’Tis nearly twelve o’clock.

Shake hands, before you die.
Old year, we’ll dearly rue for you:
What is it we can do for you?
Speak out before you die.

His face is growing sharp and thin.
Alack! our friend is gone.
Close up his eyes: tie up his chin:
Step from the corpse, and let him in
That standeth there alone,

And waiteth at the door.
There’s a new foot on the floor, my friend,
And a new face at the door, my friend,
A new face at the door.

Печальна песня зимних вьюг,
Все тише колокола глас.
Бесшумно соберемся в круг,
Ведь Старый Год — наш давний друг
Встречает смертный час.

О Старый Год, не умирай!
С тобою так сдружились мы.
С тобою так сроднились мы.
О Старый Год, не умирай!

Он слег, уже не встанет вновь
И не увидит вновь восход.
Все тише в нем струится кровь…
Он дал мне друга, дал любовь,
А Новый Год — возьмет.

О Старый Год, не уходи!
Ты слишком долго жил средь нас,
Смеялся и любил средь нас.
О Старый Год, не уходи!

Он был на выдумки богат,
В забавах кто сравнится с ним?
И пусть мутнеет ясный взгляд,
И пусть враги его чернят,
Он другом был моим.

О Старый Год, не умирай!
Нам было по пути с тобой,
Позволь и мне уйти с тобой.
О Старый Год, не умирай!

Он чашу жизни до краев
Черпал. Увы! Что сталось с ней?
Его наследник средь снегов
Торопится под отчий кров,
Но смерть придет быстрей.

У каждого свои права.
Сияет небосвод, мой друг,
Беспечный Новый Год, мой друг,
Спешит войти в свои права.

Он тяжко дышит. За стеной
Пропел петух. Трещит сверчок.
Мелькают тени предо мной.
Лег снег, неярок свет ночной.
Уж полночь — близок срок.

Пожми нам руки в смертный час,
Поверь, нам жаль терять тебя.
Позволь еще обнять тебя.
Простись же с нами в смертный час.

Он умер. Пробил час потерь
И нас покинул Старый Год.
Друзья, проститесь с ним теперь,
Всплакните — и откройте дверь
Тому, кто молча ждет.

А ну-ка выйди на крыльцо.
Взгляни-ка на крыльцо, мой друг.
Там новое лицо, мой друг.
Там новое лицо.

Altho’ I be the basest of mankind,
From scalp to sole one slough and crust of sin,
Unfit for earth, unfit for heaven, scarce meet
For troops of devils, mad with blasphemy,
I will not cease to grasp the hope I hold
Of saintdom, and to clamour, mourn and sob,
Battering the gates of heaven with storms of prayer,
Have mercy, Lord, and take away my sin.

Let this avail, just, dreadful, mighty God,
This not be all in vain, that thrice ten years,
Thrice multiplied by superhuman pangs,
In hungers and in thirsts, fevers and cold,
In coughs, aches, stitches, ulcerous throes and cramps,
A sign betwixt the meadow and the cloud,
Patient on this tall pillar I have borne
Rain, wind, frost, heat, hail, damp, and sleet, and snow;
And I had hoped that ere this period closed
Thou wouldst have caught me up into thy rest,
Denying not these weather-beaten limbs
The meed of saints, the white robe and the palm.

О take the meaning, Lord: I do not breathe,
Not whisper, any murmur of complaint.
Pain heap’d ten-hundred-fold to this, were still
Less burthen, by ten-hundred-fold, to bear,
Than were those lead-like tons of sin that crush’d
My spirit flat before thee.

О Lord, Lord,
Thou knowest I bore this better at the first,
For I was strong and hale of body then;
And tho’ my teeth, which now are dropt away,
Would chatter with the cold, and all my beard
Was tagg’d with icy fringes in the moon,
I drown’d the whoopings of the owl with sound
Of pious hymns and psalms, and sometimes saw
An angel stand and watch me, as I sang.
Now am I feeble grown; my end draws nigh;
I hope my end draws nigh: half deaf I am,
So that I scarce can hear the people hum
About the column’s base, and almost blind,
And scarce can recognise the fields I know,
And both my thighs are rotted with the dew;
Yet cease I not to clamour and to cry,
While my stiff spine can hold my weary head,
Till all my limbs drop piecemeal from the stone,
Have mercy, mercy: take away my sin.