Тимур Кибиров - Стихи

Хрен бы с ним, с его Уставом,
коль в конце концов
времени река доставит
к дембелю бойцов.

Но гарантий, к сожаленью,
нету никаких.
И в одном лишь нет сомненья
средь сомнений злых —

в том, что между этих рюмок,
первой и второй,
перерывчик – ну-ка, Юлик! —
будет небольшой!

Море сверкает.
Чайки летают.
А я о метафорах рассуждаю:
помню, писал Вознесенский А. А.,
что чайка, мол, плавки Бога.

Во как!..
А я вот смотрю специально —
ничуть не похоже.

Ни на плавки вообще,
ни тем паче на эти загадочные
плавки Господа нашего Бога.

Равно как
и море не похоже на «свалку
велосипедных рулей»,
как нам впаривал Парщиков…

…Море смеялось…

Что у людей в головах?!

Пастернак наделен вечным детством.
Вечным отрочеством – Маяковский.
Вечной женственностью – Блок и Белый.
А мужчина-то только один —
Александр Сергеевич Пушкин.

Это тост, Константин!
Где же кружка?

Хочу сказать тебе о том,
что я хочу сказать тебе
о том, что я хочу сказать
тебе о том, что я хочу
тебе сказать о том, что я
хочу сказать тебе о том,
что я хочу!

Славный бес мне в ребро. Под откос,
кувыркаясь, скорбя и ликуя,
с панталыку сорвавшись, лечу я,
Песню песней горланя всерьез!

Песня песней, а жизнь-то бежит.
Гляну в зеркало – с ужасом вижу:
это что же за клоун бесстыжий
щурит глазки и губы кривит?

И, в зубах папироску зажав,
шутки шутит похабная рожа,
передразнивает так похоже,
что, наверно, он все-таки прав.

Когда б мне волшебную палочку
иметь (аж подпрыгнул фрейдист!),
я сделал бы маленькой-маленькой
тебя и носил на груди.

Малюсенькой, ну вот такусенькой,
чтоб вся умещалась в горсти,
Дюймовочкой, сантиметровочкой,
пищащей в кармане: «Пусти!»

Да хрена бы я тебя выпустил!
Носил бы с собою всегда.
Показывал все бы, рассказывал,
возил бы туда и сюда.

Я смог бы тогда обеспечивать
тебя и едой, и жильем,
укрыл бы от злобы и глупости
в нагрудном кармане моем.

Но каждую ночь в час назначенный
я клал бы тебя на кровать,
махал бы волшебною палочкой,
нормальной бы делал опять!

Я так бы ласкал тебя бережно,
мой нежный и дикий зверок!
Всю ночь ты была б соответственной,
а утром – опять с ноготок.

Кстати, еще о казарме —
именно там
кроме всего остального я понял:
релятивизм, скептицизм,
и пессимизм, и цинизм
и т. д. и т. п.
не обязательно связаны
с высшим развитием
интеллекта
иль особенной тонкостью
нервов и чувств —

все это
может быть столь же наивно,
столь же дремуче, и простодушно,
и примитивно, и даже прекраснодушно,

как и вера
в истину, красоту и добро,
как и надежда на них,
и любовь к ним.

Так что Печорину нечем кичиться,
а Гриневу не стоит стесняться.

Это и вам, глупышам,
уяснить не мешает.

Поколение П…

Это ж надо придумать.

Ницше когда-то серьезно мечтал,
чтобы не просто Сократ размышлял,
чтоб он еще станцевал!

Лучше б не надо. Людей не пугай.
Зрелище так себе, принц Фогельфрай.

В случае лучшем – просто смешно,
в худшем – уж очень противно оно.

Нам ли не знать! Этот номер не нов.
Мы насмотрелись на сих плясунов —
наши сократики
и досократики

платочками машут
с перипатетиками пляшут.

И усердно воют:
«Эван эвоэ!»

Сэр Уилфред Айвенго, а не д'Артаньян,
был мне в детстве в наставники дан.

Я уроки его затвердил наизусть.
И хотя я и вырос бездельник и трус,

хоть не раз нарушал я священный завет,
я хоть знаю, что плохо, что нет.

А Дюма иль теперешний ваш Деррида
мне не нравились даже тогда.

Вольтерьянство хвастливое я невзлюбил.
Так Айвенго меня научил.

Только детские книжки читать!
Нет, буквально – не «Аду» с «Улиссом»,
а, к примеру, «Волшебную зиму
в Муми-доле»…
А если б еще и писать!..

Кто за Петра I
и Алексея Германа.

А кто за Николая II
и Никиту Михалкова.

Вот кино какое.

А может, кто-нибудь за короля Артура
(и Кибирова Тимура)?

Вот такая литература.

Лечь бы здесь на берегу
и лежать бы навсегда!
И не думать о тебе,
и не думать о себе.
Просто так.

Солнце, воздух и вода.
Облака. Табак.

Хорошо-то как.

Как напевно. Как плачевно.
Как наивно и забавно.
– Да, конечно. Ну конечно!
Только время собираться.

Отлетает ангел нежный.
Прилетает ангел гневный.
В перспективе – отдых славный.
– Ну-с, прощаться так прощаться.

Можно я все же скажу —
на закате
в море мерцающем тихо
застывшие лебеди.
Целая стая.

Я знаю,
пошло конечно же! —
но ты представь только —
солнце садится,
плещется тихонько море,
и целая стая!!

С этим рылом в этот ряд
вам, товарищ, не велят.

Вам, товарищ, вон туда,
где крапива-лебеда,
где и горе не беда,
где ни смысла, ни стыда,

где пивной стоит ларек,
где пацан, отбывший срок
то ль в казарме, то ль в тюрьме,
то ль на стройке в Чухломе,
залупается с утра,
и в потемках детвора
на Марлен или Брижжит
за сараями дрочит.

Что ж вы так кричите, блин?
Не скандальте, гражданин!

Не хрен тут права качать!
Выметайтесь, вашу мать!

Ну-ка в темпе, сукин сын!
Ты ж на свете не один,

вас полно таких невеж,
вас таких хоть жопой ешь.

Я те поору, козел!
Ну, по-бырому! Пошел!

Что ты смысла все взыскуешь?
Сам-то ведь бессмысленный!
Безобразишь, озоруешь,
врешь как сивый мерин,

никакой не знаешь меры
в похотях бесчисленных.
Взял бы да служил примером!
Вот тебе и смысл.