Тимур Кибиров - Стихи

Темно-темно-серый вечер.
Светло-серый снег.
По нему идет шатаясь
И, должно быть, матюкаясь
Черный человек.

Хорошо, что смысла нет.
Хорошо, что нету толку.
Хорошо мне втихомолку
Проклинать весь белый свет,

Озирать всю эту тьму.
Жорж Иванов, почему
Хорошо нам то, что плохо,
Хорошо нам просто сдохнуть?..
Неужели потому,
Что она ушла к нему?

Ну конечно же, не только!
И не столько, и нисколько!
Слишком мрачен этот мрак,
Страшен страх и значим знак,
Слишком длится это долго,
Чтобы объясняться так!

Слишком, слишком, чересчур!
Чересчур не знают меры
Эти рожи и химеры!
Ну какой уж тут Амур.
Нет, совсем не Купидон
Носит имя Легион…

И никто нам не поможет.
Кто ж нам станет помогать.
Разве только Матерь Божья,
Скорбных и скорбящих Мать.

Я, к сожаленью, не помню,
Кто сыграл Тебя
В блокбастере
Мэла Гибсона,
Но это ведь все-таки лучше
Вандиковой глупой мадонны?
Ну правда же, гораздо похожее?

И чем-то похоже
На мою бабушку,
Розу Баккериевну Залееву…

А поэтому я, Матерь Божья,
Ныне с молитвой
Пред твоим образом,
Нечаянная радость.

Матушка Божия, если возможно,
Утоли, пожалуйста, мои печали,
Укрепи меня перед последней битвой.

Пытаясь прыгнуть выше носа,
Затылком грохнулся об пол.
Ну что, допрыгался, козел?
Что, доупрямился, осел?

Вот какова цена вопроса
«Чому я все же не орел?»

Так, на лопатках на обеих,
Как труп в пустыне, я лежу,
И только вверх теперь гляжу,
И скорбно говорю себе я:

«Гляди, козел, – там Агнец в небе!
Дивись, осел, – летит Пегас!
Ввысь не подпрыгивать тебе бы,
Длиннее был бы мой рассказ!

Остались – вот как! – только рожки.
Вот так окончился полет.
Сломив несмысленную бошку,
Покойся с миром, бедный скот».

Спокойной вам ночи,
Приятного сна,
Желаю вам видеть
Козла и осла,

Козла до полночи,
Осла до утра.
Спокойной вам ночи,
Приятного сна.

Кулик славословит болото.
Над розой свистит соловей.
Лишь мне не поется чего-то
На съемной квартирке моей!

Ни вздоха, о друг мой, ни слова,
И хныкать мне даже невмочь.
За окнами – снова здорово! —
Стоит вековечная ночь.

Стоит не шелохнется, будто
Ничто ей уже не указ.
А в то, что случается утро,
Совсем я не верю сейчас.

Так стой же стоймя, моя полночь!
Я сиднем пока посижу.
Давно мне не стыдно, не больно,
Давно ходуном не хожу.

Ты, ноченька, тоже ведь нынче
Недвижна и глухонема,
Как я, и мертва, и прилична,
Не сводишь, не сходишь с ума.

Я тоже, как ты, обезлюдел,
Застыл на диване, как ты,
Давно мне не больно, не трудно,
Давно не читаю посты.

Не надо над розой-мимозой
Опять тишину нарушать,
Яриться почтовою прозой,
Курлыкать, кудахтать, свистать.

Вот, наконец-то, и выполнил я обещанье,
Данное маме и папе: «Я больше не буду!»

Не спи, не спи – замерзнешь!
Побегай, поскакай!
Но карабин при этом
Из рук не выпускай!

Не спи, мой бедный разум,
Чудовищ не плоди!
А наплодил – так честно
В глаза им погляди!

Взгляни в глаза чудовищ
И не сойди с ума!
Ведь панночка померла
Из-за тебя, Хома!

Все те же шуты и кастраты,
Что хаяли песню твою,
Считают теперь глуповатой
И спетою песню сию.

Приводят резоны такие,
Уж так убедительно врут,
Что сам я поверил впервые,
Что песенке нашей капут.

Но вот они сами запели
Во всю бесноватую прыть.
И понял я – сроки приспели
И время святых выносить!

Спасать эти топосы, лики,
Расхристанный иконостас.
Всю тяжесть священных реликвий
Мы вынесем, Генрих, сейчас.

Вот только куда их нести-то,
Где ж те катакомбы, певец,
Где нег этих чистых обитель,
Куда нам бежать наконец?

Что проку жить?
Что пользы петь?
Давай, скажи!
А ну, ответь!

И я скажу
Тебе в ответ,
Не погляжу,
Что проку нет!

Что проку не было и нет,
Что за спиною тыщи лет.

Ну да, почти две тыщи лет.
И это, дурачок, ответ.

Вперед, без страха и сомненья,
Как нам Плещеев завещал!
Зарю святого обновленья
Он предвещал и обещал.

Но солнце всходит и заходит,
Который уж, который век.
Без устали по кругу бродит
Вперед и выше человек.

Без страха божьего блуждает,
Не сомневаясь, что вперед —
Туда, где снова поджидает
Зари пленительный восход!

Одна заря спешит другую
Сменить, затмить и погасить.
Плещеев, бедный, ни в какую
Маршрут не хочет изменить.

Опять: «Вперед, заре навстречу!»
Горячечный лепечет бред…

А за спиною ясный вечер
И тихий невечерний свет.

«…am now no more».
В. В. Набоков
Ох, как бы мне не вышли боком
Кладбищенские эти mots!

Хорош тянуть обиду с блюдца
И представлять, как все зальются
Слезами и полюбят враз
Труп нелюбимого сейчас.

Знакомый труп и зной полдневный…
Ну да, полюбят, как не так!
Ты, что ли, мертвая царевна?!.

Гляди, накаркаешь, дурак,
Действительно зубовный скрежет,
Действительно кромешный мрак,
Вполне действительную нежить.

Если в течение стольких лет
За нашим бокалом сидят
И девушек наших ведут в кабинет
Столько веков подряд —

Есть все основания предположить,
Что вовсе не наши они, может быть,
Что этот бокал чужой,
Чужие души, чужая плоть,
Что все это время – храни нас Господь —
Хозяин у них иной.

Ах, Александр Сергеевич,
Ошибочка вышла.
Вы-то судили по Дельвигу
Да по себе.
Ну а нам-то, конечно же,
Тьма низких истин дороже.

Ближе, дороже, уютней и выгодней нам
Тьмущая тьма
Преисподнего этого низа.

Мы-то себя возвышать не позволим
Всяким обманам!
Мы-то уверились —
Все, что высоко – обман!
И никаких, никаких, кроме низких,
не может быть истин.
Разве что страшные…
Все это очень понятно.