Елена Крюкова - Зимний Собор

Скидавай, цыганки, шубки да платки!
На колени к боровам садись!
Я монистом медным вкруг твоей руки,
Черно-смуглой, обовьюся, жизнь…

Ну, давай, давай, все на столы мечи –
Всю хвалынскую икру!
Ну давай, душа, пляши в седой ночи –
Средь бутылок, на живом ветру!

Эх, наш снег,
наш век
кончается, народ, –
Так в вишневой бахроме пляши,
Так пускай лимона слиток целует жадный рот
За помин живой души!

Вихри юбок кровью крутят между блюд!
Блуд гитары! Где Конь Блед?!
Неужель, цыгане, ужели все умрут,
Деревянный напялят все жилет?!..

Я не верю! Милые! Не верю! Не ве…
Лбом на мрамор столешницы вались…
А в глотку блин толкает, а кости в рукаве –
Молодая, эх, чужая жизнь!

Я свое, цыгане, прожгла и прожила –
В узел связаны веревки дорог… –
Так спляшите, махаоны, мне жизнь мою дотла,
Всю прожгите колесами серег!

Все спляшите – злую сибирскую метель,
Все гранаты – на рынке в чести!
Все спляшите – вагонную утлую постель,
Чай горячий в ледяной горсти…

Все станцуйте – замерзлый рыбный обоз,
Я за ним в Москву в лапоточках шла…
Крест нательный золотых прозрачных слез,
Как метлою я Москву мела…

Все сыграйте – всех веселых мужиков,
Что мне врали: “Люблю!..” – через дугу…
Плащаницы все раскинутых снегов!
Помоги – обернуться не могу

Я в расшитую реками, озерами ткань,
Где бураном вышит Божий Крест…
Что вонзила глаз в меня, кабацкая дрянь?!
Где Норд-Ост мой, где Зюйд-Вест?!..

Нет креста ветров. Нет вериг дорог.
Только эта пляска есть – во хмелю!
Только с плеч сугробных – весь в розанах – платок:
Больше смерти я жизнь люблю.

Ты разбей бокал на счастье – да об лед!
Об холодный мрамор – бей!
Все равно никто на свете не умрет,
Распоследний из людей.

А куда все уйдут?!.. – в нашей пляски хлест!
В нашей битой гитары дрызнь!

Умирать буду – юбка – смерчем – до звезд.
Больше жизни
люблю я
жизнь.

НЕВЕРИЕ ФОМЫ

…Страна, держава гиблая –
Туманы все великие,
Вокзалы неизбывные,
Полны чудными ликами…
Да поезда товарные,
Взрывчаткой начиненные, –
Да нищие пожарные,
В огонь навек влюбленные…
Россия,
сумасшедшая!
Тебя ли петь устану я?
В грязи твоей прошедшая –
В какую святость кану я?!..
В откосы, где мальчишки жгут
Сухие листья палые,
В заводы, где, проклявши труд,
Мы слезы льем подталые?..
Полынь, емшан, седой ковыль,
Кедрач, органом плачущий, –
Да инвалидный тот костыль,
Афганский, рынком скачущий… –
Птичий базар очередей,
Котел кипящий города –
Да лица выпиты людей –
Идут, Предтечи Голода…
Пивной буфетчицы живот…
Костистые ломбардницы… –
А кто во флигеле живет? –
Да дочь наркома, пьяница…

Страна, держава гиблая!
Подвалов вонь несносная… –
Неужто – неизбывная?
Неужто – богоносная?
Неужто Ты еще придешь,
Христе наш Боже праведный,
Из проруби глоток глотнешь
Да из реки отравленной?
Гляди – не стало снегирей
И соловьиной удали, –
Гляди, Христе,
гляди скорей,
Пока мы все не умерли!..

Не верю я, что Ты придешь!
В Тебя – играли многие…
Ты просто на Него похож –
Глаза большие… строгие…
Округ главы твоей лучи –
Снега, небось, растопятся!..
А руки, словно две свечи,
Горят – сгореть торопятся…

Не верю!
Отойдите все.
Голодная, забитая,
В солярной, смоговой красе –
Земля – Тобой забытая…
И чтобы Ты явился вновь,
Во славе, не крадущийся, –
Когда Малюты жгли любовь
Церквей Твоих смеющихся?!
Не верю!..
Покажи ладонь…

Обочь Христа сиял покой.
Из раны вырвался огонь.
И очи защитил рукой
Фома!

…Держава горькая,
Земля неутолимая –
Над водкой и махоркою –
Глаза Его любимые…

В глаза Ему – да поглядеть…
Поцеловать ладонь Ему…

…Теперь не страшно полететь
По мраку по вороньему.
Теперь не страшно песню петь –
Указом запрещенную!
Теперь не страшно умереть –
Любимому,
Прощенному.

РЕВОЛЮЦИЯ

Это тысячу раз приходило во сне.

…Площадь. Черная грязь костоломных снегов.
Лязги выстрелов. Рваное небо в огне.
И костры наподобье кровавых стогов.

На снегу, рядом с лавкой, где надпись: “МЪХА”,
В копьевидных сполохах голодных костров,
В мире, вывернувшем все свои потроха
Под ножами планет, под штыками ветров,

В дольнем мире, где пахнет карболкой и вшой,
И засохшим бинтом, и ружейною ржой, –
Тело тощей Старухи прощалось с душой,
Навзничь кинуто за баррикадной межой.

Поддергайчик залатан. Рубаха горит
Рваной раной – в иссохшей груди земляной.
Ангел снега над нею, рыдая, парит.
Над костром – мат солдатский, посконный, хмельной.

И рубахи поверх ярко выбился крест.
И по снегу – метельные пряди волос.
Кашель, ругань, и хохот, и холод окрест.
Это прошлое с будущим вдруг обнялось.

А Старуха лежала – чугунна, мертва.
Так огромна, как только огромна земля.
Так права – только смерть так бесцельно права.
И снега проходили над нею, пыля!

И под пулями, меж заревой солдатни,
Меж гуденья косматых площадных огней
К ней метнулась Девчонка: – Спаси! Сохрани… –
И, рыданьем давясь, наклонилась над ней.

А у Девочки той стыл высокий живот
На густом, будто мед, сквозняке мировом…
И шептала Девчонка: – Робенок помрет… –
И мечтала о нем – о живом! О живом!

Через звездную кожу ее живота
В пулевом, бронебойном, прицельном кольце
В мир глядела замученная красота
Царским высверком на пролетарском лице.

В мир глядели забитые насмерть глаза
Голодух, выселений, сожженных церквей,
А Девчонка шептала: – Ох, плакать нельзя…
А не то он родится… да с жалью моей!..

И себе зажимала искусанный рот
Обмороженной белой худою рукой!
А Старуха лежала. И мимо народ
Тек великой и нищей, родною рекой.

Тек снегами и трупами, криком речей,
Кумачом, что под вьюгою – хоть отжимай,
Тек торчащими ребрами тонких свечей
И командами, что походили на лай,

Самокруткою, что драгоценней любви!
И любовью, стыдом поджигавшей барак!
И бараком, что плыл, словно храм на Крови,
Полон детскими воплями, светел и наг!

Тек проселками, знаменем, снегом – опять,
Что песком – на зубах, что огнем – по врагу!