Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

И город, озаренный, как пожаром,
Зарницей черепиц,
И колокольни, и на замке старом
Зубцы немых бойниц.

И лентой желтою ленивый Арно
Перерезает луг,
И кипарисы, сторожа попарно,
Стоят у вилл вокруг.

И много, много всюду красок, линий
И музыки во всем,
И гор кольцо и шлемы хмурых пиний...
Но в гору крут подъем

К согбенному веками бастиону,
Где белый лес крестов
Простер сухие руки к небосклону
Средь вянущих цветов.

Не лают там давно жерла орудий
И стих предсмертный крик.
Там тлен и прах, туда живые люди
Заходят лишь на миг.

Там, как внизу, не праздник обновленья,
Не творческий экстаз,
Там царство смерти, царство разложенья...
Но в предзакатный час

Там красота жемчужными перстами
Ласкает грудь земли,
И тихо над пурпурными горами,
Как птицы корабли,

Там облака бесшумными килями
Эфиры бороздят,
И башни грозные колоколами
В безбрежности звонят.

Там радужность души грядет в короне,
Как сказочный король,
Там средь могил безвестных в бастионе
На миг стихает боль.

Среди крестов, в квадрате темных стражей
Есть мозаичный храм,
Как радугой, покрытый пестрой пряжей,
С орлами по углам.

В том храме есть Христос в цветной абсиде,
С простертою рукой,
Покрытый темно­голубой хламидой,
Безжалостный и злой.

А по стенам ряды суровых ликов
Аскетов прежних дней,
Рисунков странных, и зверей, и бликов,
И красок, и теней.

Есть там гробница в боковой капелле
С цветным полом,
Где кардинал на мраморной постели
Спит непробудным сном.

И целый рой щебечущих детишек
На мертвеца глядит,
И смерть смеется меж нагих телишек,
И мертвый словно спит.

В капелле кардинала на ступенях
Меж голубых колонн
Есть дивным мозаичным сновиденьем
Покрытый белый трон.

К нему однажды в райское мгновенье
Я девушку привел
И посадил ее, как откровенье,
На мраморный престол.

Она затрепетала, как Мадонна,
Когда Архангел Гавриил
Сказал, что Бог Ее избрал для трона
Из бренности могил.

– Я недостойна, милый, на ступени
Алтарные взойти,
Я не достигла в жизни сновиденья
И не нашла пути.

– Любовь откроет нам обоим очи
И приведет к мечте,
Мы соберем цветы алмазной ночи
На горной вышине.

Все эти звезды, океан небесный
Без цели и дорог, –
Всё для меня в тебе, цветок чудесный,
Объединяет Бог! –

Как пилигрим, на слабые колени
К ее ногам я пал,
И целовал одежду на ступенях,
И руки целовал.

Она склонилась надо мной и темя
Горячими перстами
Ласкала нежно... И исчезло время,
Мгновения веками

Казались нам. В душе настала вечность.
Я понял цель Творца,
И звезд бессчетных сказочную млечность,
И смысл тернового венца.

И поднял я уста к устам душистым,
И сплавился металл,
И стало всё мелодией пречистой,
И Бог вблизи витал.

Настала ночь. Померкли всюду краски...
Кресты, и плиты, и гробницы
Глядели как загадочные сказки,
Как небылицы…

Я счастлив был, кресты и кипарисы
Казались мне гирляндой роз,
И фонари горели как нарциссы, –
И я всё выше, выше рос!..

Мороз трескучий, серебристо­звонкий.
Роняют тучи белые пеленки
Вокруг на кручи, в снежные воронки.
И вихрей фуги исполняют скрипки
Ледяной вьюги, голенькие липки
И ствол упругий ясенечков гибких.
Ревут crescendo, воют furioso,
Тереблют ленты лютые морозы,
И орнаменты в робкие березы
Летят, как звезд умерших хороводы.
И снежный мост спускают небосводы
На злой погост разгневанной природы.
Вонзились шпаги рыцарей ледяных
Свистя в овраги, словно в змей поганых,
Чудовищные разрывая раны.
Опушка леса. Полукругом стройным
Стоит завеса великанов хвойных,
И, как принцессы, приседают воины.
В высоком сане леса Бриареи:
В алмазах длани, горностай на шее
И с каждым днем доспехи тяжелее.
Как часовые, великаны дремлют,
Власы седые в облака подъемлют
И снеговые мантии приемлют.
А на лужайке под свирели бури
Кружатся зайки, и, глаза зажмуря,
Как от нагайки голову понуря,
Столпились кони белоснежным кругом,
Сорвав попоны, без удил, с испугом,
Как от погони, слившися друг с другом.
И от копыта беглецов ретивых
Вокруг изрыты снежные обрывы,
И в небо взвиты бешеные гривы.
Взлетает щебень, острые подковы
Сверкают ярко в воздухе суровом
И рвут и топчут льдистые оковы.
И пышут ноздри в мир окаменелый,
Как солнышка пылающие стрелы,
И полог звезд растапливают белый.
Вдруг из березовой примчался рощи
Табун несметный лошаденок тощих:
Поджарые, засеченные мощи.
Но много их голодных, злобных много,
Пыльнейшая их не вместит дорога,
Дряннейшее жнивье в степи убогой
Им кажется неслыханною манной.
И вот они из пелены туманной
Примчались, покрывая гнойной раной
Атласный полог девственного снега.
И вой везде, как в стане печенега,
Когда полки царьградского Олега
Нагрянут вдруг: растрепанные гривы,
Хвосты косматые, глаза ревниво
Воспалены, как гнойные нарывы.
Всё перед страшным падает потоком,
Всё затопляется, когда наскоком
Они в степи, в раздолий широком
Свирепствуют, исполненные злобы,
Бесовских наущений и худобы
Своей ненасыщаемой утробы.
И заприметив, где стояли кони,
Измученные долгою погоней,
Они на них без долгих церемоний
Набросились со ржанием и храпом.
Тяжелым утомленные этапом,
Ходившие по грязных смердов лапам,
Недолго царственные защищались,
Копытами недолго отбивались,
Но клячам озлобленным не сдавались.
Горой вокруг нагромоздились трупы,
Но новые всё лезут на уступы,
Остервенелы, одержимы, тупы.
И снег вокруг побагровел от бани
Кровавой вдруг, но новой всё погани
Несметны полчища на поле брани.
Затем исчезло всё. Преграда смыта,
Храпящими волнами перерыта,
Распылена и вскоре позабыта.
И вьюга саван белый разостлала,
Атласное без пятен покрывало.
Лишь кое­где кровавое торчало
Копыто: небу, видно, для укора.
Но понял я тогда еще не скоро
Глубокий смысл нелепейшего спора.

Я маятник неоценимый,
Что из Создателя повис
В юдоль гармонии творимой,
Я бледный восковой нарцисс.

Тысячелетья я качаюсь
Из ада жизни в синий рай
И в водах Леты отражаюсь
Под сенью шепотливых вай.

Чем глубже в мерзкое болото
Я ликом солнечным качнусь,
Чем безответней душит кто­то
Тебя во вследниках, Иисус, –