Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Как хорошо беспечное ветвей зыбленье,
Совсем как вдохновенное стихотворенье,
И ликованье птичьих голосов,
Сопранных всё – без низменных басов,
Да окарин пернатых свист, –
В экстазе самый малый лист.

Душа наверное – лишившись оболочки –
Должна от радости дрожать, как все листочки,
Как яркие лучи блистать огнем,
Как солнца блик сверкать на всем живом.
Смотри, как много душ вокруг,
Ты скоро сам войдешь в их круг!

Мне Бог внушил высокое стремленье,
И ввысь растут мои стихотворенья,
Слагаясь из простейших русских слов, –
И в них бушует музыка валов.
Он мне разверз смежившиеся веки,
Чтоб я не успокоился навеки, –
И я творю без цели красоту,
Влюбленный в воплощения мечту.
Всё снова Он живит мои химеры,
Чтобы хоть луч остался чистой веры,
И в храм приводит рыбаря Петра,
Чтобы словесная не умерла игра.
Здесь вновь сижу я на скалистой круче
И созерцаю огненные тучи,
Встающие из синих недр морских,
И из меня струится синий стих.
И море, как лазоревое поле,
Сверкает подо мной, как чешуя,
И ран душевных уж не слышу боле,
И нет как будто жалкого меня!
Я лепечу и сладостно бушую,
И Ангелы со мною аллилуйю
Поют лазоревую у причала,
Сирены вторят грохотом кимвала.
Из облаков сияет Божий глаз,
И всё вокруг – молитвенный экстаз.

Что б мы ни мыслили о мире,
Мы – безнадежные нули,
И нет спасенья в звездном клире,
Хотя бы крылья отросли.

Там только дико воют сферы,
Несясь неведомо куда,
Нет рая там Христовой веры,
Нет даже Страшного Суда.

Мы из подножного ведь мира,
И только муравьям ровня, –
И скорбная поэта лира
Поет метаморфозы дня.

Гармония для нас – в пустыне,
Где всё задумчиво молчит,
Где даже коршун в небе синем
Молитвенен, как эремит.

Ты хочешь знать, зачем ты существуешь?
Открой окно и погляди на мир,
Иль, если ты меж стен сырых бедуешь,
Возьми суму, – и я твой поводырь!
Вокруг – кольцом недвижимые волны
Мечтательно завороженных гор,
Они духовности лазурной полны,
В них Вечности неизъяснимый взор.
Над головой муар необычайный
Жемчужных искрящихся облаков,
За ними звездные сокрыты тайны,
За ними синие дворцы богов.
Там море духа, света и движенья,
Но родина для творчества не там,
Не там рождаются стихотворенья,
И часто мы тоскуем по крестам.
Нам нужны ювелирные работы,
В степи родной – зеленый филигран,
Бессонные полночные заботы,
Следы едва заживших в сердце ран;
Вот это поле с пестрыми цветами,
Благоухающее в солнцепек,
С жужжащими мохнатыми шмелями,
И радужный атласный мотылек.
Они нам братья, – младшие, но братья:
Они одушевляют мертвый мир,
Они не знают нашего проклятья,
Вся жизнь их – нескончаемый лишь пир.
И камень жив, он пламенен как солнце,
Десяткам ящериц дает он жар.
Смотри, глаза у них, как два червонца,
В глазах у них – творения пожар.
Прижмись и ты к нему! Как мать родная,
Он отогреет твой застывший прах,
Скатился он наверное с Синая,
Где встретил Бога Моисей в горах.
Будь с братьями меньшими в хороводе,
Как голубой цветок благоухай,
Живи еще неслыханной свободой,
В душе твоей еще возможен рай!

Я наг опять, как в день рожденья, –
Я отдал, как святой Франциск,
Все скоморошьи облаченья,
Чтоб солнечный увидеть диск.

Что летопись мне – злых деяний,
Что пролетарский идеал,
И суета земных исканий,
И верный меж болот причал?

Что всё сомнительное знанье
И горы закрепленной лжи?
И детские воспоминанья, –
Лягушки, аисты, ужи?

Я луч созвездья Андромеды,
Летевший тысячи веков,
Скользнувший чрез земные беды –
Для испытанья и для слов.
1949

Мильярды звезд. Мильярды лет.
Повсюду Сила, Дух и Свет.
Нет ни начала, ни конца.
Помимо Божьего Лица
Не видно в мире ничего,
И страшно это божество.
По венам Млечные Пути
Струятся, – весь Хаос мосты
Связуют радужных лучей,
Текущих из Его очей.
И волны духа из Него
Исходят в мрачное Ничто.
И где какой созреет мир,
Там Ангел Божий и Сатир
Рождаются для странных дел,
И жизни есть как бы предел.
Чудовища из темных чащ
Ревут, и человека плащ
Меж мощных Дории колонн
Мелькает, словно вешний сон.
Но отвращенье ко всему
Всегда прирождено уму:
От стольких страшно нам миров,
Как от бесцельных наших слов.

Кадмий, охра, миний – в ранах,
Сверху – пиний малахит,
Снизу – синих волн охрана, –
Голубой пустынный скит.
Тучи как атлас воздушный,
Как виденье кораблей.
Воздух пламенный и душный,
Ладан в воздухе, елей.
Вся Пальмария без жизни,
Выжжены монастыри,
Крепость взорвана на тризне,
Загасили фонари.
Амбразуры все ослепли,
Колубрины не палят,
Только ящерицы в пепле
Молчаливые юлят.
Чайка на певучих крыльях
Безразлично пролетит,
Да рыбак вдали, в двух милях,
Сеть лениво волочит.
Мы на крохотном орешке
Объезжаем труп святой.
Уж давно у нас нет спешки –
Реликварий золотой
Вскрыть для поклоненья праху.
Мы издалека берем
Всю вселенную без страха –
И псалом любви поем.

Земля упала, как булыжник,
На берег солнечного моря.
Последний распят был подвижник
На ней, – и пересохло горе.
И волны океана плесень
Культуры мертвой посмывали,
Следы последних жутких песен
И всё, что мы искусством звали.
Соборы наши и музеи
Преобразилися в песчинки,
Как пыль ложились пропилеи
На придорожные былинки.
Но мальчик солнечный, гуляя,
На берегу нашел булыжник
И положил в карман играя.
Отец его был мудрый книжник,
И изучал под микроскопом
Блестящие аэролиты,
Как всё, что было до потопа,
Когда погибли адамиты.
Лучами – в пору ту – на солнце
Потухшее и мы попали, –
Через музейное оконце
На трупы звезд блеснули в зале.
Увидели наш край родимый,
Изнеможенный от печали
И непонятной долгой схимы,
И оба горько зарыдали...

Нет живописца вдохновенней солнца:
Как ни было бы всё вокруг серо,
Оно потоком пламенных червонцев
В тюремное вливается нутро.

Как радуга – разбитое оконце,
И паутина – словно серебро,
И пятна цвели – славящие бонзы,
И как рубин – пронзенное ребро.

А за решеткой осиянный рай:
Сырые крыши – как гряда тюльпанов,
Платаны – кружевного платья край,