Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Берлинский Клуб поэтов распался с приходом к власти Гитлера. Многие его участники покинули Германию, что не всегда могло их спасти (Михаил Горлин и его жена Раиса Блох были арестованы во Франции во время оккупации и погибли). Ближайший друг Корвин-Пиотровского Офросимов оказался в Белграде. Сам Корвин-Пиотровский оставался в Берлине до 1939 года. По свидетельству сына, семья перебралась из Берлина в Париж перед самым началом Второй мировой войны вместе с французским посольством, где Нина работала. Впрочем, уже в феврале-маe 1939 года поэт находился в Париже — возможно, временно. Встречи с ним в промежутке от 7 февраля до 5 мая упоминаются в «камер-фурьерском журнале» — дневнике Ходасевича * * Владислав Ходасевич, Камер-фурьерский журнал (Москва: Эллис Лак, 2002), 327–331. См. также Русское зарубежье: Хроника научной, культурной и общественной жизни, 1920–1940, Франция, под общей ред. Л. А. Мнухина, т. III (Москва: Эксмо, 1996), 540, 563. . 4 марта был устроен его вечер, на котором присутствовали Адамович, Вейдле, чета Горлиных, Георгий Иванов с Ириной Одоевцевой, Набоков, Прегель, Анна Присманова, Ходасевич и другие * * Ibid., 328. . На этом парижском вечере Корвин-Пиотровский читал не только лирику, но и «Смерть Дон Жуана» * * Русское зарубежье…, т. III, 540. Ср. Валентин Булгаков, Словарь русских зарубежных писателей (New York: Norman Ross, 1993), 112. . Париж указан как место написания многих его стихов, относящихся к марту и апрелю 1939 года — это видно из рукописей.

Как уже было сказано, Корвин-Пиотровского ценили видные фигуры французской диаспоры — Бердяев * * Ср. письма K. Вильчковского к Корвин-Пиотровскому от 6 и 27 января 1947 (АКП, Box 2, Folder 59). и Бунин * * Ср. А. Звеерс, публ., «Письма И. А. Бунина к Г. В. Адамовичу», Новый журнал, 110 (1973), 169. . Видимо, он общался и с Цветаевой. В книге воспоминаний Одоевцевой «На берегах Сены» Корвин-Пиотровский упомянут как участник встречи нескольких русских парижан с Цветаевой перед самым ее отъездом в Москву * * Ирина Одоевцева, На берегах Сены (Paris: La Presse Libre, 1983), 125–133. Воспоминания Одоевцевой, как известно, не слишком точны: достаточно сказать, что отъезд Цветаевой в них отнесен к лету 1938 года. . Но по утверждению Юрия Терапиано (впрочем, враждовавшего с Корвин-Пиотровским), он «…не сумел занять среди парижских поэтов того места мэтра, которое […] привык занимать в Берлине. Парижане, судившие его […] даже слишком сурово, нашли его поэзию провинциальной и внешней, а его погоня за формальным блеском противоречила […] одному из основных положений “Парижской ноты”» * * Терапиано, Литературная жизнь…, 133, . «Близости с русским поэтическим Парижем у Корвина не могло выйти — упал он в этот Париж действительно “телом инородным”. Наполненный страстями воздух, веющий в его драматических поэмах, самый размах их явились полной противоположностью царившему сравнительно долгое время модному парижскому учению о поэзии “малых форм”, упершемуся в конце концов в интимные дневниковые записи. […] В Париже Корвин болезненно чувствует безвоздушность окружающего пространства и одинокость в своем творчестве, и это тем тяжелее, что жизнь продолжает даваться нелегко» * * Офросимов, 265. . Некоторое время Корвин-Пиотровский публиковался в газете младороссов «Бодрость!». В свой французский период он сблизился с Анной Присмановой и ее мужем Александром Гингером, которые противопоставляли себя как салону Мережковского и Гиппиус, так и поколению «Чисел». Он вошел в группу «формистов» — впрочем, неясно, до или после нацистской оккупации * * Ср., в частности: Ренэ Герра, Они унесли с собой Россию: Русские эмигранты — писатели и художники во Франции (1920–1970) (Санкт-Петербург: Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 2003), 307–308. . Присманова посвятила ему стихи «Сирена», напечатанные в ее сборнике «Близнецы» (1946). Тем не менее, с несколько эксцентрической поэтикой «формистов» он имел мало общего.

Когда нацисты оккупировали Париж, Корвин-Пиотровский, как многие русские эмигранты, стал участником Сопротивления. Он был арестован гестапо на авеню Фош в Париже и с 3 января по 21 августа 1944 года находился в тюрьмах, в основном в крепости Монлюк (Fort dе Montluc) в окрестностях Лиона; по непроверенным сведениям был приговорен к расстрелу, но перед самой экзекуцией его вместе с другими обменяли на пленных офицеров СС * * Ср. «Автобиографическая справка»; Field, Nabokov: His Life in Part, 166. Документы об участии Корвин-Пиотровского в Сопротивлении, его пребывании в тюрьмах, тюремные записки и др. находятся в АКП (Box 9, Folder 182). Ср. еще рассказ об армянине-маляре, которого поэт спас в заключении — Гуль Р., «В. Л. Корвин-Пиотровский», 247. . После освобождения Корвин-Пиотровский провел около месяца в госпитале. Стихи, написанные в тюремной камере, он позднее восстановил по памяти. Об этом периоде своей жизни поэт не любил рассказывать, но в автобиографической справке 1966 года заметил, что «удостоился смертного приговора и симпатии своих товарищей по тюрьме» * * См. также письмо Корвин-Пиотровского к Прегель (копия, б. д.) — АКП, Box 1, Folder 41. . Эта симпатия и уважение подтверждаются известным французским писателем Aндрэ Фроссаром, который был заключен вместе с ним * * Андрэ Фроссар (André Frossard, 1915–1995) — писатель-католик, член Французской Академии с 1987. . В его книге «Дом заложников» («La maison des otages», 1945) Корвин-Пиотровский описан как староста камеры, «славный товарищ, получивший это место после смерти двух переводчиков […] Был он обаятелен, исполнен благородства, с даром юмора […] Кроме того, он был удивительно смел, и я никогда не замечал в нем ни малейших признаков моральной слабости» * * André Frossard, La maison des otages (Paris: Éditions du Livre Français, 1945), 115–116. Беллетристическая природа книги не дает уверенности в реальности всех описываемых событий. Так, Корвин-Пиотровский в ней назван татарским князем, не знающим немецкого языка. Впрочем, здесь нельзя исключить «мифотворчество» поэта, которое могло способствовать его выживанию в нацистской тюрьме. .

В октябре 1944 года мы опять встречаем Корвин-Пиотровского в Париже. Он упомянут в «Черной тетради» Нины Берберовой: «Собрание поэтов в кафе “Грийон”, в подвале. Когда-то собирались здесь. Пять лет не собирались. Все постарели, и я в том числе. Мамченко далеко не мальчик, Ставров — почти седой. Пиотровский. Появление Раевского и Гингера, — который уцелел. Почтили вставанием Юру Мандельштама, Воинова, Кнорринг и Дикого [Вильде]» * * Н. Берберова, Курсив мой: Автобиография, 2 изд., том II (New York: Russica, 1983), 513–514. Ср. Русское зарубежье…, т. I (5), 63. .

Еще в ноябре 1944 года Корвин-Пиотровский был избран в правление Объединения русских писателей и поэтов во Франции и вошел в состав его «Коллегии по проверке деятельности отдельных лиц в годы оккупации» * * Русское зарубежье…, т. I (5), 64. . В июне 1948 года он был награжден французской медалью Освобождения за участие в движении Сопротивления * * Ibid., 265. . После войны семья жила трудно, зарабатывая на жизнь раскрашиванием шелковых платков * * Офросимов, 264–266. В 1946 Корвин-Пиотровский с Романом Гулем собирались создать фильм о Мусоргском «La Chanson Fatale» («Роковая песня»). См. письмо от 30 мая 1946, Roman Gul’ papers, Box 8, Folder 170. . Этим Корвин-Пиотровский платил за обучение сына в Англии. На некоторое время он примкнул к группе «возвращенцев», публиковал в их печати стихи и просоветские статьи * * См., в частности, Русское зарубежье…, т. I (5), 70, 96, 101, 202, 227. Ср. Андрей Чернышев, ред., «“Этому человеку я верю больше всех на земле”: Из переписки И. А. Бунина и М. А. Алданова», Октябрь 3 (1996), 131. ; в давнее стихотворение «Плач Ярославны», варьирующее мотивы «Слова о полку Игореве», ввел упоминание «конницы Сталинграда» * * Стихотворение опубликовано: Руль, 15 апреля 1928; перепечатано с изменениями: Советский патриот, 9 июня 1945, и в Поздний гость, I. . Советский паспорт Корвин-Пиотровский, однако, не взял и вскоре отошел от группы * * Ср. Герра, 318. . В письме к старому приятелю Роману Гулю (31 октября 1953) он писал: «Ты прав: я много наглупил, но видит Бог — сердце мое и руки мои — всегда были чисты. Я о многом сожалею, но ничего не стыжусь» * * Roman Gul’ papers, Box 8, Folder 170. .