Николай Тарусский - Знак земли: Собрание стихотворений

«Сельцо-то у вас большое?» –
Спокойно спросил матрос.
<���Сиделец
(Рука вприпляску)
Вдруг уронил стакан.>
«Большое-с.
Народ вальяжный.
У кажного сто полос». –
«Ну, а твое хозяйство?
Не отдано батракам?» –

«Никак-с». –
«А нажился?» –
«Что вы!
Какая нажива?!
Чушь!
Торгую:
Селедка, вобла,
Сомовинка, требуха.
Бывало, по целым суткам
Среди мужиков верчусь –
Одни пятачки-с,
В кармане попрыгивает блоха.

Покаюсь,
Зубами грызся
За ветошку,
За половичок.
И бог посетил молельца:
Недаром ни ел, ни спал, –
В конюшне жеребчик сытый,
На скотном ревет бычок.
По грошикам собиралось,
А крышу листом застлал.

Ко мне мужички,
Как к брату,
Чтоб ржицы или овса…
Мы – старой, отцовской веры.
Сельцо-то у нас, как рай.
Избушки стоят, что пышки.
Как прянишные.
Роса
Крупнее слезы христовой.
И что ни год –
Урожай.

Покаюсь,
Земля-то вовсе
Не круглая.
И хотя б
Сегодня вниз головою
Расскакивалась сторона,
Наш боженька – в этих соснах,
А там, за тайгою, хлябь,
Земной окоем,
Пучина,
В которой ни дней, ни дна.

Вот вы,
Почитай,
Повсюду
Бывали,
А ни шиша
Не вывезли.
Толку только,
Что весь, как в огне,
В грехах.
А я,
Хоть и грыжу нажил,
Зато уж моя душа,
Как голубь крылами, плещет,
И боженька – в головах».
…………………………………
«Да,
Я побывал,
Поплавал.
Всё правильно,
Стоерос!
Вот тельник и бескозырка
Да вылинявший бушлат –
Имущество и богатство,
Которое я привез
Из дальних морей,
А всё же
Я знаю,
Что я – богат!

И всё это мое богатство,
Которое я добыл,
Которое здесь со мною,
Куда бы я ни попал, –
Хорошая злая правда!
Она придает мне сил,
И с нею,
Кержак,
Надеюсь,
Мы высвободим Урал.

Вот ты
Всё – в домок.
В укладку,
Под печку,
В чулан,
В карман!
Потеешь,
Сидишь квашнею,
Накапливаешь рубли,
И всё – для себя.
И что там
Какой-то батрак Иван!
Пущай его подыхает,
Лишь дни бы
В довольстве шли!

Я вижу твою замашку:
Тебе-то
Не то что финн,
А даже
С другой деревни
Земляк твой,
Кержак,
Паук, –
Чужой человек.
Сторонний.
Запрешь,
Подожжешь овин,
А только б не поделиться,
Не выпустить бы из рук!

А я по-другому лажу,
И правда моя не та:
Людишки-то все едины,
А нации все равны,
И братьев я вижу всюду –
Та самая босота,
Которая легче ветра:
Имеет одни штаны.

А кто он такой, братенник –
Япошка ли,
Персияк,
Иль этакий
Дымный, черный,
Что солнцем своим сожжен, –
Не всё ли равно!
Всех жалко!
За всех подымай кулак!
Чтоб наша…
Чтоб мировая…
Чтобы простой закон…»
…………………………………
…………………………………
<���«Ну, что ж, тарарахнем снова!»
Проехались по вторым.>
Потом замолчали.
(Ровно, всё так же гудела мгла.)
Сиделец обмяк, расплылся.
Матрос закурил.
И дым
Пошел заплетать восьмерки,
Вытягиваясь вдоль стола.

Московский закон – железо.
В четыре часа утра
(В окошке стихает ливень,
Зеленый туман встает)
Матрос раздавил цигарку
И щелкнул курком:
«Пора!
Мне ждать надоело.
Амба.
Готовься!
Иди вперед!»

Сиделец заныл, захныкал.
Матрос протянул:
«Ага!
Еще распускаешь слюни!
Умей отвечать,
Умей!»
И стал открывать окошко.
И тут-то, как ураган,
Сиделец махнул за стойку
И спрятался за ней.

«Эй, боженька, не балуйся! –
В окошко полезла ветвь.
Раскачивалась седая,
Трясла дождевой горох. –
– А то как пальну гранатой!
(Замолк. Ни гу-гу в ответ.)
А то как пальну!»
И вылез –
Грудастый,
Большой,
Как стог.

Он медленно поднимался.
Он медленно вырастал
Над черным квадратом стойки.
Он вновь уронил очки.
Он белые брови сдвинул.
Он шел через узкий зал.
Он шел на матроса,
Вскинув
Дубовые кулаки.

«Как поле под саранчою,
Погибну.
А то бы снес
Башку
И в засол отправил.
Стреляй,
Москворецкий вор!»
…………………………….
И рявкнул наган.
Четыре
Щелчка
Отпустил матрос…
…………………………….

Уж ржавое рысье солнце
Катило через тайгу
По мамонтовым бивням
Курящихся елей.
Уж хариусами стреляло,
Изогнутыми в дугу,
В разлившихся черных речках,
Покрытых пушком гусей.

Уж щука встречала утро
В коряжистых омутах
И длинным утиным носом
Торчала из лозняка.
Уж ветки, как дудки, пели
В серебряных рукавах,
В сквозной кисее из мошек,
Очнувшись от столбняка.

Уж пчелы сшивали воздух,
Разорванный на куски
Свинцовою плетью ливня,
Уж грела, дымила падь, –
Когда, показав на солнце
Веселые клыки,
Матрос до своих добрался,
Чтоб с ними идти опять.

Наяривала гармошка,
Отхватывала часы.
В порубленных папахах
И сдвинутых картузах
Бойцы рубежи стирали
(Покручивали усы,
Завертывали цигарки)
И солнце несли в глазах.

Прославленные партизаны,
Уральские горняки,
Матросы и новоселы –
Крестьянская босота –
Шли доменною дорогой,
Зажав в кулаках гудки.
А мир,
Как пустая бочка,
Гремел
И летел
Скрута.
Декабрь 1933 Москва

Горьким словом моим посмеюся. (Из Иеремии.)
Надпись на могильной плите

Средь всяческих пенатов родовых –
То с антресолями, то с флигельком,
В гурьбе крылец, чуланов, кладовых –
Похаживает колокольный гром.
Там уплетают жареных гусей,
Что жир пускают, гузку приподняв.
А тут, среди яровчатых свечей,
Заухал дьякон, русый Голиаф…
И всё слышней славянофильский гам.
10И черт, – удобный выбран особняк, –
На лесенках заводит тарарам,
А утром – прыг и – прямо на чердак!
Старушки. Божьи люди. Узелки
С просфорками. Чешуйчатая зыбь
Церковных глав… Сыграют в дурачки
Иль сочинят побаски про борзых,
В углах покрестят – нечисть напугать,
И лежебоками в пуховиках
Ко сну отходят. И пошел жужжать
20Дворянский храп в бревенчатых веках.

А он возьми и выбери Москву!
Зазимовал, остался и к Толстым
Переселился. Думал: проживу
Лишь до весны, а там – в любимый Рим!
«Здесь, может быть, удастся мне засесть
За книгу, и тогда – не до баклуш,
На Via Felice, сто двадцать шесть,
Уж как-нибудь спасусь от мертвых душ».

Шипит в трубе домашнее тепло.
30Стреляет печь. Шуршат половики.
А он то перепишет набело,
То перечитывает черновики.
В покоях тихо. Но почти до слез
Работать трудно. А из глаз течет
Такая боль. А за окном мороз
Развешивает по карнизам лед.