Александр Дольский - Стихотворения

Когда молчать поэту нужно,

Пока еще не накопил

Любви познаний, мысли, сил.

Но из таланта деспотично

Он выжимал последний сок,

И надрывал свой голосок

В потоке песен хаотичном.

В потоке песен хаотичном

Я различал всегда одну,

Как лупоглазую луну

На небе глупо - поэтичном.

Она не двигалась вперед,

А лишь меняла платье ритма,

Ее поблекшая палитра

За сердце вовсе не берет.

Она и мыслей не заденет.

Когда культура стоит денег -

Она рассчитана на вал.

И я, вкусив земные боли,

Себя к писанью не неволя,

Своих стихов не продавал.

Своих стихов не продавал

Любой, кого они не кормят.

Но если песни бьются в горле,

То круг друзей для них не мал.

Друзья! Так будьте вы жестоки,

Не пойте лживых песен строки,

Пустые общие мотивы.

Не верьте чересчур счастливым

Красивым песенным балетам

И злопыхательским куплетам.

Из русской песни карнавал

Пожалуй, никогда не выйдет.

Любой, кто это ясно видит,

Своих друзей не предавал.

Своих друзей не предавал

Печальный рыцарь Дон-Кихот.

А Гамлет? Гамлет вечно лжет.

Покой - душевный идеал

Он маскирует, эгоист.

В речах поэт - эквилибрист

Он знает, в чем его броня:

В нем каждый узнает себя.

За нерешительность браня

И обывателя ценя

По свету ходишь утомленный

Ты, Гамлет, осужден живи

Без ненависти и любви,

И жажды славы утоленной.

И жажды славы утоленной,

И утонченной жизни благ

Совсем не нужно для бродяг,

Живущих на земле зеленой.

От распевающих ослов

У многих уши уцелели,

Нельзя сказать и пары слов

Поэту без великой цели.

Да, в каждой песне есть закон,

Но он поэту не знаком,

Он ясен только покоренный.

Не стоит это повторять,

Но рад часы и дни терять

Я ради рифмы изощренной.

Магистрал.

Я ради рифмы изощренной

И жажды славы утоленной

Своих друзей не предавал,

Своих стихов не продавал.

В потоке песен хаотичном

С трудом я различать привык

Полуневнятный, полуптичий

Поэтов искренний язык.

Слова соединив порой

Я забавлялся их игрой,

Звучаньем фраз на разный лад,

И мощь гармоний осознав

Молчать навек лишился прав.

Был удивлен, испуган, рад.

Я уходил не в день погожий,

не в дождь ушел и не в метель,

не так давно ушел, но все же

нашел я нынче свой апрель.

И написал: "Ты знаешь, мама,

здесь крайний север, край суров,

и мой апрель такой упрямый -

не тает он от теплых слов..."

Но лишь морозными ночами

я стал просить: "Ну тай ты, тай!" -

как зажурчал апрель ручьями

и превратился в месяц май.

Но май-то мне совсем не нужен,

ведь я апрель хотел найти,

и вот опять по майским лужам

куда-то должен я идти.

Уж пройдено дорог немало

через рассветы и росу,

и я пишу: "Ты знаешь, мама,

люблю я летнюю грозу".

Но вот гроза отхохотала,

а я другую и не жду -

еселья на земле так мало,

а я и не за ним иду...

Березы стонут, как русалки,

запутавшись в сетях ветров,

а ветры на зеленых санках

поют и плачут в сотни ртов.

Раздует ветер все туманы,

еще немного подожди -

я напишу: "Ты знаешь, мама,

люблю осенние дожди..."

Где ж ты, мой апрель, ранняя гроза,

поздняя капель, серые глаза?

Все, что мне дано - по земле ходить,

все искать одно и не находить...

Я ушел по дороге пешком,

Вот устроил друзьям своим шутку!

И посыпал свой след табаком,

Прихватив запасную обувку.

Я ушел от расчетливой лжи,

От поклонов и рукопожатий,

Суть не в том, куда путь мой лежит,

Важно, что ухитрился сбежать я.

Не сходил с языков я и рук,

И являлся печальным примером,

Мной друзья заполняли досуг

Пустоту бесконечных размеров.

Дон-Кихота я изображал,

И скрывал, что жесток словно Гамлет,

Ах, иронии ржавый кинжал,

Все вопросы решил я ногами.

Ноги в руки, глаза в вышину,

Но плюю не в колодец, а мимо.

Вы, друзья, мне простите вину,

Досмотрев до конца пантомиму.

Я шагаю по джунглям могучий, как лев,

Грозный рык издает автомат мой.

И пою, ну а если забуду припев,

Обойдусь превосходно я матом.

Двести фунтов мой вес.

Мне всего двадцать пять,

Впереди много женщин и виски.

Провалиться б сквозь шар,

Чтоб невеста и мать

Оказались достаточно близко.

Я сказал бы: - "Эй, мать!

Кучу денег привез

И из этой дрянной заварушки".

Ну, а Джени, мы с ней, как обычно, в овес

У нее загорелые руки.

Эй, ребята, не хрюкать! бодрее держись!

Мы же здесь защищаем отчизну!

Я профессор по смерти, но есть еще жизнь.

Ничего я не знаю о жизни.

Только вдруг припечаталась каска к виску

Стало небо из синего красным.

Эй, довольно шутить!

Мне ведь в эту весну двадцать шесть,

Неужели не ясно?

Ну, да черт с ним,

Я здесь поваляюсь чуть-чуть,

Отдохну, не из легких работка.

Где-то фляга была,

Воздух плотный, как ртуть,

Почему-то не лезет мне в глотку.

Неужели попался как линь на блесну?

Лейтенант говорил - "Не опасно",

Нужно взять их живьем".

Мне ведь в эту весну

Двадцать шесть.

Неужели не ясно?

Двести фунтов мой вес,

Мне всего двадцать пять,

Где-то фляга была, а в ней виски.

Провалиться б сквозь шар, чтоб невеста и мать

Оказались достаточно близко.

Я сказал бы: - "Эй, мать! Деньги этим трудом

Больше я добывать не охотник.

Я когда-то тебе обещал новый дом,

Я их сжег здесь пожалуй три сотни".

Постепенно мутнеет прозрачная высь,

К черту смерть за прогресс и отчизну!

Я профессор по смерти, но есть еще жизнь.

Ничего я не знаю о жизни.

Сегодня, или никогда!

Настал последний вечер,

ах, князь, кончайте речи,

закройте шторы, господа,

поставьте ярче свечи.

Забудем в этой тишине

доносы и обиды,

пока мы не убиты,

пока мы не забыты.

Ах, князь, гитару мне.

Да, князь, по правде говоря,

живем мы некрасиво,

и повторяю я не зря:

мы - за хорошего царя.

А за кого Россия?

Под звуки флейты и трубы

я понял в дальних странах:

тиранов делают рабы,

а не рабов тираны.

Да, князь, как это странно.

Да, князь, прекрасные слова:

свобода, равенство, права!

Надеюсь, нам помогут.

Вы обмакнули рукава!

Шампанское, ей-богу!

Фрондерство, князь, и куражи

оставим мы поэтам,

скользящим по паркетам,

А мы на карту ставим жизнь.

Готовьтесь, князь, к рассвету.

Жизнь - замшело висит паутиной в углах

И не света, ни воздуха - душно и серо.

И в засиженных мухами старых делах,