Александр Дольский - Анна. Роман в стихах

В ограде скромного жилища

сосредоточены миры.

Хлеб, яблоко и книга -- пища.

Любовь -- конец простой игры.

Дрова -- основа для раздумий,

поскольку в них огонь и дым.

Нагаданное на роду мне --

перо. И груз бумажный с ним.

Вселенная моих детей

и свод прекрасный их затей.

3

Но я от благородных линий

хочу перенестись в Москву,

похоронившую Эриний,

в её невнятность, мишуру.

Не по желанию, конечно,

лечу я в эту суету.

Сюжет влечёт мою мечту

в приют честолюбивый, грешный.

Когда-то я любил Арбат,

кольцо Садовое, вокзалы...

Но лик другой мне показала

Москва. И я ему не рад.

Высокомерие, разврат,

ненаказуемые власти,

мздоимства пламенные страсти,

провинциальность там царят.

И потому я, как в похмелье,

спускаюсь в это подземелье.

4

А что касается обычных москвичей,

учителей, учёных, инженеров и врачей,

рабочих и студентов -- всех не перечесть --

общаться с ними почитаю я за честь.

Им нелегко среди неправедно богатых

и деньгами сорящими везде -- и там и тут,

и потому в высоких ценах виноватых,

жить, исполнять любимый труд.

Я дорожу их благосклонностью, вниманьем,

желаньем жизнь с поэзией соотнести.

С верховной кастой им не по пути.

Всё лгут официальные волхванья.

Москва ведёт войну с Россией

и побеждает всех врагов,

уничтожает стариков,

младенцы перед ней бессильны.

Москва -- как много в этом звуке

несправедливости и муки.

5

Московская тусовка. Вернисаж крутой

французскую художницу Эже Ферри

привёз продюсер русский Ваня из Твери.

На нём носки курчавые и смокинг золотой,

огромный шарф сиреневый с алмазом из стекла,

и голова и брюки крашенные, как у зебры ляжка,

ромбоугольная и шире таза пряжка,

ресница левая немного потекла,

на правой ягодице с текстом серая бумажка,

и разноцветная зубная паста,

что по рукам размазана, расписана Экклезиастом,

а на макушке рыжая и негустая кашка.

Сама Эже застряла где-то в молодёжи

среди детей артистов, поп-певцов,

мамаш прикинутых, причокнутых отцов.

Ну, ни одной -- проклятье! -- незнакомой рожи.

А в поведении такие тонкие детали,

как будто все друг с другом переспали.

6

Из Думы несколько физиономий надоевших,

четыре-пять недавно выпущенных казнокрадов,

подружки разовые, все из школьниц недоевших,

одетых кутюрье по пятому разряду,

девицы с режиссёрами, матроны с пацанами

и сами мальчики с дружками из кордебалета.

Все так убого и разляписто одеты,

как будто зарабатывают лишь на корм для мамы.

Вот сам великий деятель культуры,

крупнее всех, наверно, в мире.

Правительственный шут выходит из сортира,

вокруг него с автографами куры.

Певцы без голоса, актёры без таланта,

министры без способностей, без рвенья.

Такие пузыри, такая "Фанта",

таких тщеславных душ бесоговенье,

такие поцелуи, жесты, троганье бретели,

как будто все друг друга видели в постели.

7

Что предлагает нам французское искусство?

Вот пузырёк, пятно сиены жжёной, трос и балка,

на пол-лица наброшен пирожок с капустой,

а рядом инженю, сидящая на кобре, как на палке.

Цитата из Дали -- слон с крылышками стрекозы.

Мазки грубей и толще. Женщина нагая

ногой крутить шинковку репы помогает.

Механик мажет маслом ей у чресел тёмные пазы.

А вот река кровавая и бабушка с бревном,

и мальчик с девочкой, и девушка с собакой.

Все голые. Купаются, похожие в одном --

прощаются, чтоб синими слезами плакать.

Эже Ферри нарушила закон,

что свыше дан художнику от Бога.

Твори свой Мир. Но ты, прелестница, Андрея эпигон,

его уродливого мрачного чертога.

По пьянке сблизился он с Чёрною Шпаной

и заражает он коллег невинных Сатаной.

8

И пресса стала реагировать мгновенно

на множественность фактов плагиата.

"Влияние Северина тотально и отменно,

и эпигонство в самобытность не сулит возврата".

Как будто бы законы поп-искусства,

поп-музыки, поп-рока, поп-мозгов

ворвались, как ветра просушенных песков,

и высосали непохожесть взгляда, чувства.

Его не судят -- он кумир, он победитель,

он -- Новый Век в истории искусств.

Но сам он понял, что отныне пуст.

И это в лучшем случае. А в худшем -- он вредитель.

Он соблазнённый -- Дара Высшего слуга,

он -- павший ниже червяка земного.

"Нет, замолчи, -- вступила Анна. -- Я замолвлю слово

перед Учителем за твоего врага.

И если Бог простит его, то он

тебя отпустит. Дар твой будет возвращён".

9. Молитва Анны

"Великий Созерцатель и Творец,

взгляни внимательно на Антипода.

Он неприкаянный среди Миров, среди Народов.

Тебя он одиноче, наконец.

Его игра всегда нечистоплотна.

Он, от отчаянья пытаясь соблазнить,

порою дёргает совсем другую нить.

Теперь с испугу влез в Великие полотна.

Он не предвидел эти катаклизмы

и баловался, как простой нахал.

Но Гению сбил ракурс, руку, призмы.

Он Живопись Земли перепахал.

Теперь Твой преданный слуга не может снова

обресть Тобою проторённый путь.

И лишь Твоё Единственное Слово

поможет нам художника вернуть".

"Верни Гармонию Великому рабочему, мой грязный Брат".

"Верну по Слову Твоему. Я сам уже не рад".

10

Быть может, это лишь моё воображенье.

Я голоса Всевышнего не слышал никогда.

А может, он сказал -- "Чёрт знает, что за ерунда!

Куда ты вечно прёшься? Прекрати вторженье.

Не трогай парня, дай ему писать свои пейзажи,

ведь он учился и работал много лет".

А Чёрт ему в ответ -- "Ну, Ты и скажешь.

Он стал богат, его узнал весь Свет".

"Но он ведь утерял талант, когда всё полотно светилось.

Ему дороже это. А не злато.

К тому же знаешь ты проблемы всех богатых.

Освободи его, Чертяка, сделай милость".

"Ну ладно. Уважая Вашу просьбу, Господин,

я возвращаю нивелир его сердцебиенья.

Он станет продолжать свои творенья.

Прошу учесть, что без него мне скучно. Я один".

Быть может, было так. Хотя, скорее,

происходило это в душах Анны и Андрея.

11, 12, 13, 14, 15

. . . . . . . . . . . .

16

Законы Слова злы и строги.

Учу я простоте язык

и к этому труду привык.

Мне Русский указал дороги.

И я прошёл их даль и пыль,

асфальт, колдобины, брусчатку.

Он дал мне личную повадку

и собственный весёлый стиль.

Хоть я серьёзен иногда,

всё это хитрость и актёрство,

но не враньё и не притворство.

Я светел, как с небес вода,

и боль легко позабываю,

не помню чёрные года,

а униженья называю

я Русским Стилем, господа.

Среди пленённого народа

я вольный дух -- сама Свобода.

17

Я не сумел остановиться,

и ямб онегинский влетел