Александр Цыганков - Тростниковая флейта: Первая книга стихов

Азия – серый камень, поросший мохом.

Под ним и хранится сосуд,

В котором лежат письмена.

Но только грядущее знает

Истину вечного Слова.

И позабытые люди

Все тропы к нему стерегут.

И плыл корабль… И ночь плыла.

Катилась яблоком звезда

И млела чёрная вода,

И мгла горела добела,

Как будто хрупкая свеча,

Внезапно или сгоряча,

Зашлась и выбилась из сил,

Когда рассвет плодоносил

И тяжесть падала с плеча.

Сей удивительный прозор

Навеял мне достойный вид.

И хор полночных Аонид

Увлёк, сдвигая кругозор,

Поближе к центру бытия,

Да так, что выгнулась земля

Тугой еловой тетивой

И повела зелёный строй

От ноты «ми» до ноты «ля».

Как будто чёрная гора

Из родника струила свет,

И, воздух пробуя на цвет,

Я нёс на кончике пера,

Что видел взгляд: и под, и над…

И величавый листопад

Шуршал таинственным крылом,

И осень через бурелом

Сходила словно водопад.

И волны Леты или лет

Срывали с камня серый мох.

Дышал гранит, и каждый вздох

Вбирал языческий завет

Из глубины таёжных вод.

И время шло – как будто вброд,

Когда среди запретных сфер

Вставала сфера Орты-Чер,

И Ульгень правил небосвод.

То день всходил. И горный дух

В распадки гнал густой туман.

И пел неведомый шаман

Перед вершинами, на слух

Вершин сверяя голоса.

И звонко падала роса,

И бубен между синих гор

Вздыхал, вступая в разговор,

И эхо прятали леса

И поглощали в свой желток

Всю соль неясных миру слов.

И молчаливый зверолов

Входил в дымящийся поток

Лесной реки и ставил сеть,

И бил шаман в сырую медь,

И зверь выскакивал из нор,

И человек из рода Шор

Боготворил земную твердь.

Легко текла моя строка,

Журчал родник, и горный лёд

Хрустел, и двигался вперёд

Поток преданий, и река

Слова гранила, как клинок,

И, раскаляя водосток,

Бросала в ледяную печь

Ещё бесформенную речь,

Пока в печи горел восток.

И день играл с огнём и ввысь

По горным тропам восходил.

Шаман над бездной голосил,

И над землёй рычала рысь,

Вонзая когти в облака,

И кровь по лезвию клинка

Плыла, но отражал гранит

Уже единый алфавит

От века или на века.

А осень падала в излом

На голубой овал хребта,

И грозовая высота

Свинец сливала под углом

На полотно кривых зеркал,

И день пылал во весь накал

Ленивым пламенем в воде,

И пламя, словно на гвозде,

Качалось между чёрных скал.

Так в сон вступая наяву,

Я открывал волшебный мир,

И мой земной ориентир,

Как будто камень на плаву,

Кружил меня, и вслед за ним

Я шёл – пророк и пилигрим —

Среди неведомой страны

Другой, обратной стороны…

А впрочем, мир необозрим,

Как неделима высота.

И, проходя все восемь дуг,

Я на девятый полукруг

Тащил распялину креста,

Как будто думал побороть

Среди небес свою же плоть

И обрести в немой глуши

Простор для слова и души,

Кусок меняя на ломоть,

Как цепь долин на цепь хребтов.

Но здесь молчание – закон.

И, вторя ветру в унисон,

Я, словно шорец-зверолов,

Молился сразу трём богам,

Читая руны по слогам,

И что-то зная о Христе,

Немел уже на высоте,

Внимая небу и снегам.

Я видел бреющий полёт

Орла над выжженной грядой.

Он плыл, как знак, над головой.

Но нечет это или чёт?

Про то неведомо и мне.

И только пятна на Луне

Несли классический прилив.

И боль, и радость примирив,

Я растворялся в синеве.

И ток её метаморфоз

Плотнел в невидимой дали.

И все вершины от земли

Стремились вглубь, наперекос

Другим, но родственным мирам,

И, разделив их пополам,

Я принял образ или вид,

И хор далёких Аонид

Теперь звучал и здесь, и там.

А впереди заросший склон

Уже ронял глухую тень.

И как бы долог не был день,

Но солнце движется в наклон,

Беспечно или напролом,

И пропадает за углом…

Но предначертан вечный ход,

И календарный переход

Готовит новый перелом.

Бим-бим-бум-бом… В колокола

Ударил в башне звездочёт.

И, завершая перелёт,

Скрестились в небе два крыла.

И узел стягивал Эрлик

Вокруг горы, и шёл старик,

И мокрым веником камлал,

И свет во тьму переступал,

Как шёпот переходит в крик.

Лиловым сыпал листопад,

Перекрывая изумруд.

И возле культовых запруд

Стоял, не зная про распад,

На чёрном капище Тайгам —

Посол уже к другим богам.

Он небо слушал между крон,

И нарастал со всех сторон

Вороний гомон или гам.

И словно долгий разговор

Течёт с утра и до утра,

Смолистым дымом от костра

Поплыл двуструнный перебор.

И человек вершил обряд

И ставил звёзды на догляд,

Как будто пламя над тайгой,

И удалялся по прямой,

Куда ещё доходит взгляд.

Но можно было лишь дойти

До смысла будущей зимы,

И взять у времени взаймы

Отрезок ближнего пути,

Раз верхний слой над головой

Грозил ледовою корой,

И робко падал, наугад,

Ещё незрелый снегопад

И таял вместе с синевой.

Тогда и вспыхнула свеча,

Вонзая в небо жёлтый клин.

И по тропе ультрамарин

Повёл слепого скрипача.

И мгла горела добела,

Мерцали звёзды – тьма цвела…

И было слышно, как вблизи

Шуршал листвою Таг-Эзи,

И осень полночью плыла.

И горы двигала земля,

Смещая к небу материк.

А над землёй высокий пик

Алел, как парус корабля,—

Уже совсем в другой стране,

И на обратной стороне

Священный пояс восходил

И светом девяти светил

Буравил мир в зелёном дне.

Распятье читается в каждом окне,

И тень возникает на каждой стене.

Следы оставляет любая ступня.

И пепел останется после огня.

Но символ полёта – не крылья, а крест.

И место героя – не крепость, а Брест.

И ночь, поглотившая крики беды,

Прозрачнее всякой проточной воды.

Как всякая правда коварнее лжи,

Опаснее бритвы тупые ножи.

Рождённое слово острее пера,

Но ниже Голгофы любая гора.

Всё начиналось с Байрона… Стихи

Нахлынули как волны. Словно это

Хромой и гениальный англосакс