Александр Цыганков - Тростниковая флейта: Первая книга стихов

Минула казнь. И воля к жизни

Срывает платье с тротуара,

Пускает плаху по реке…

Вот так и жить бы, налегке!

Забыть все козни или казни,

И зной случайного кошмара,

Как рукопись, на камельке

Поджечь, и выдохнуть свободу,

Как выдвигает май в природу

Свободу трав и стройных ног.

И всем понятно – это Бог

Выводит в мир свою породу.

И мягкий свет течёт повсюду,

И по реке плывёт ковчег,

Уже не плаха. В год Колумба

Любая щепка – каравелла,

Любая лужа – океан.

И ныне каждый – капитан.

И без помарок и апломба

Легко течёт моя новелла

До самых дальних в мире стран.

Я опускаю стёкла быта

И звон презренного металла.

Известно – это ерунда.

И трудный случай – не беда,

Когда Америка открыта,

И направление накала

Обугливает провода.

Но выбирая беспрерывность

И страсти вечного процесса,

И небеса родной страны,

Я измеряю ток волны,

Что выбросила неизбежность

Над перекатами прогресса,

Как золото из глубины.

И жизнь права. Весна. Цветенье.

И город, вновь преображённый,

Иглою вертит гороскоп.

И наблюдает в телескоп

Цветов и девственниц взросленье

Верховный жрец и, побеждённый,

Зарёй вечерней красит лоб.

И я шагаю восвояси

И вспоминаю о деревне:

Красавицу и свет в окне,

Свою картину на стене,

Которой замысел неясен,

Но очевидно – мир прекрасен!

И тайна скрыта в глубине.

Вот первая строка – сакральный знак.

Снят занавес. Не названо лишь имя.

В одно мгновенье слито наше время.

Двенадцать чисел. Собран Зодиак.

А дальше, разделённый пополам,

По-девичьи и нежен и пластичен,

Лукавый шар разглаживает плечи

И с трепетом крадётся по рукам.

Как створки, открываются уста,

Но имени никто не называет.

Растёт овал. И полночь убывает,

Как девственность у белого листа,

Где явлено сеченье золотое,

Как яблоко, делимое надвое.

Пусть мерой света будет нагота,

И белизна останется за словом.

Пусть пламя не погаснет за покровом,

И страха не узнает красота.

Внутри сосуда скроется секрет,

Но не найдёт ни формы, ни предела.

Пусть свет горит, не покидая тела,

Но тело излучает белый свет.

Сей тайный знак – открытое окно,

Всегда незавершённая картина,

Край неба или мира середина

И тайна мировая заодно,

Что в пропасти меж солнцем и луною

Зияет совершенной наготою.

Мы входим в мир в полуночную дверь

И думаем: что стоило родиться?

Праматерь – не библейская девица,

Но огненный зодиакальный зверь.

Вот факелы подняли близнецы,

И так открыто смотрят Диоскуры.

Но, закрывая дверь, под шуры-муры,

Творят своё дельфийские жрецы.

Когда бы знал все тайны оракул,

Тогда и в мире не было нам места.

И в пропасть, что разъята лет на триста,

Спуститься к Андромеде не рискнул

Герой, что не имеет больше власти,

Чем вытащить из бездны или пасти.

Свершилось… Мановением светил

Сплелись в кольцо две линии, две жизни.

И сказано: вы избежали казни,

Вдохните в жизнь движенье новых сил.

Прекрасен мир! И вечная весна

Несёт и вдохновенье, и свободу.

Какую хочешь выбери погоду,

Повелевай природой из окна!

Там пропасть, темнота, блужданье дуг…

И в каждой половине сердце круга.

Вот сферы наступают друг на друга,

Растёт овал и замыкает круг.

И всё течёт с восхода до заката

По первородной плоскости квадрата.

Нам боги зажигают фонари.

Но свет высок. И не даёт покоя

Не миф, но восхождение героя

В ту область, где снега и пустыри.

И до него – какой полёт, размах!

Сгорает ощущение предела.

Свобода, вздох… И птица полетела,

И небо приподнялось на крылах.

Но скажут боги: «Что за высота?!» —

Растопят воск и пустят колесницу

С наместником, что ненавидел птицу

И выстроил по образу креста

Узилище для крыльев и героя.

Но свет горит. И нету нам покоя.

Недалеко от города, в деревне,

Мы снова оказались. Шум дождя

Растёт и отражается. Природа

Спешит раздеться. Осенью в низовье

На женщину похожа непогода,

И лето греет руки, уходя.

Всё тот же дождь-философ… И по кругу

Играет с нами в прятки лес густой —

Могучий и высокий северянин.

Внезапно выступая на дорогу,

Он, удивлённый, словно горожанин,

Скрывает ощущенье под полой.

Здесь я пишу с натуры. На рассвете

Встаёт пейзаж в оконном серебре.

И ты уже не спишь, готовишь спицы

И крутишь нить. И кружатся в сюжете

Цветы в лесу, деревья, звери, птицы…

И жёлтый самородок в сентябре.

Пускай и жили мы не за горами,

Течёт река, откуда мы пришли,

Спокойная, как стадо на равнине.

Благое споспешествует за нами!

И путь далёк… И мы не на чужбине,

Но всё-таки от родины вдали.

Здесь мы с утра в печи готовим кашу,

Мечты разогревая на обед.

Ты вяжешь холст, а я пишу картину.

Осенний дождь растёт и кроет крышу.

И мир течёт на нашу половину

Дождю и вдохновению вослед.

Не страшно мне за будущее, нет.

Но я боюсь того, что за спиною…

Я выжил ли? И вышел ли на свет?

И было ли прошедшее со мною?

Я в мире только будущим живу,

Болею новизной, как лётчик небом.

Летаю не во сне, а наяву,

И рвусь туда, где я ни разу не был.

Всё просто и банально. Ну и что?

Все исповеди пишут примитивно.

Я часто непонятным был, зато

Я буду понят. Может быть, взаимно.

Что я хотел сказать? Ах, да… Боюсь

Смотреть туда, чего уж нет в помине.

Я жизнь мечте доверил и учусь

Свои календари сжигать в камине.

Камина нет, конечно, но всегда

Достаточно печей. Для их зачина

Годятся рукописи… Ерунда,

Что не горят – всему своя кончина.

И этот день, как спичка, на ходу

Сгорел, но мой испорченный будильник

Упрямо указует в высоту.

И на столе моём горит светильник.

Не страшно мне за будущее, нет.

Я выжил ли? И неужели родом

Оттуда я, где светит белый свет,

Но ничего не видно перед входом?

Земным дыханием стекло

Отогреваю от мороза,

На Рождество, как в первый раз,