Александр Цыганков - Тростниковая флейта: Первая книга стихов

Где, как во время оно, в шубах

Воловьих бродят мужики,

Как прадеды, в сосновых срубах

Живут суровые стихи.

Где бабы с Девою-Обидой

Детей от сглазу берегут,

Проникни в тайну, но не выдай,

Укрой подальше в свой закут.

Где счёт годам уже за тыщу,

И столько леса наросло,

Прочувствуй в новом топорище

Прадедовское ремесло.

Где из дублёных шкур воловьих

Глаза раскосые глядят,

Держи топор у изголовья

И стереги своих ягнят.

Где утро, как во время оно,

Кропит палёные снега,

Вращают сферы небосклона

Воловьи длинные рога.

Где дуб, терновником увитый,

Раскинул ветви новины,

Читай в попутчике небритом

Черты глубокой старины.

И сам, как царь, в сосновом срубе

Живи и правь свои стихи,

Пока ещё на древнем дубе

Зимой заснежены верхи,

Пока ещё на белом свете

Морозом скован белый сад,

И в каждой кроне – белый ветер,

И в каждом слове – снегопад…

Когда в непроходимую тайгу

Нам выйдет путь – последуем расколу!

И в белом храме Спаса-на-снегу

Соорудим свою лесную школу.

Пускай вокруг безумствует пурга,

Под ноги рассыпая вертикали,—

Всё это мы уже расшифровали

И не такие видели снега!

Поэзия – лесная школа. Лес

Незаменим в строительстве. Не внове

Поэтам подниматься до небес,

До Бога, подрастая в каждом слове.

С вершинами сверяя каждый слог,

Не нам скорбеть о лаврах или славе.

Мы выдумать себе её не вправе,

Когда пером владеет только Бог.

Когда в непроходимую тайгу

От суетного скроемся смиренно,

Мы на апокрифическом снегу

Прочтём стихами формулу Вселенной,

И в зеркале густых мифологем

Увидим, как над Родиною сонной

Идут снега, и дуб качает кроной —

Зелёный дуб, не узнанный никем.

Не город – просвещённые задворки,

Где люди, как морозы, бородаты

И к облаку привязаны верёвкой

Троллейбусы на улице покатой,

Где год за годом выше снегопада

Становятся оставленные ниши,

И теремов заснеженные крыши

Глядят из остановленного взгляда.

Привет тебе, покинутый скворечник!

Резной карниз и щебет воробьиный…

Стою, как у распятья, старый грешник,

Я под твоим навершием старинным,

Где Бог слетел узорочьем на ставни

И связь других частей ничуть не проще,

Где идолы чернеют в белой роще,

И время перекатывает камни…

И сказано, что люди, а не стены

Подняли свод над городом и миром.

И в мире, словно в городе старинном,

Мне хочется поверить в перемены.

Как человек эпохи сновидений,

Старик явился прямо со стены.

Я мирно спал. И образы, как тени,

Блуждали по задворкам тишины.

В глубоком сне мне было не услышать,

Как рукописи пели в пустоте,

А он читал стихи, летал над крышей

И строчки поджигал на высоте.

То лепестками розы, то шипами

Старик кружился над потоком сна,

Пока восход прозрачными кусками

Не обрамил распятие окна.

Рассвет застал его за новым делом,

И шелестел страницами весь день

Пришелец мой: он к чёрному на белом

Прилаживал утраченную тень.

А я писал пейзаж – портрет заката,

Пока он не погас, – и правил стих.

Вставали звёзды. И глаза Сократа

Глядели исподлобия на них.

Но минул век. Эпоха сновидений

Прошла, как дождь, пропала за стеной.

Истлели книги. Растворились тени.

Один старик приходит в домик мой.

И я пишу картины, правлю вирши

И в мирном сне не вижу больше снов.

И свет ночной всё глубже или выше,

И день уже, как ночь, без берегов.

Дана мне речь природы волновой

И голос, утопающий в туманах,

Когда о побережьях или странах

Поёт на долгих реях кормчий мой.

Простой сизарь, птенец, пернатый брат…

Мой голубь из библейского ковчега.

Издалека, как айсберг, вихрем снега,

Восходит легендарный Арарат.

Безбрежна вавилонская вода:

Ни кораблей, ни облаков, ни башен…

Мне отзвук из грядущего не страшен,

Но страшно в тихом море иногда.

И сколько раз я птицу выпускал

И верил возвращенью человека,

Как будто жил, не ощущая века,

И пил отраву собственных начал.

Я голубя лелеял на руке

И шёл к неровной линии заката,

Но не гора, лишь призрак Арарата

Плотнел и рос, и таял вдалеке.

За грусть, разлитую вдвоём,

За одинокий дым над лесом

Поверь строительным отвесом

Снегов и неба окоём.

Как вольный каменщик, с утра,

Как зодчий мира сердцевины,

Твори на улице картины

И слушай музыку двора.

Ещё пять лет – и век пройдёт,

Рассыплет ворохом страницы,

И Музы ветреные жрицы

Закроют храмы на учёт.

Но в центре круглого числа

Проступит вновь невинность, целость,

И новый век погрузит в полость

Всю мощь галерного весла.

Все стихи написаны. И в небе