Александр Цыганков - Тростниковая флейта: Первая книга стихов

В слоёном небе тлеют провода.

Всё движется под знаками распада.

Трубит завод. И капает вода.

И всё течёт туда, куда не надо.

Фаланги пальцев пляшут на звонке,

И люди заполняют эскалатор.

Выходит в день, как будто из пике,

В дюралевом распыле навигатор.

Распятье, если честно рассудить,

Не вызовет ни страха, ни прозренья.

Страшнее воскресенье пережить,

Но некому дойти до воскресенья,

Раз поняли, что всем до одного

До лучшей жизни следует развиться,

И нету понимания того,

Что жизнь не развивается, а длится.

Я падаю с кудрявых облаков,

В безвременье тону, и безобразий

Моих, как соответствий тёмных, ряд

Бросает ископаемые тени,

Окрашивая утреннюю тень.

И я не соответствую себе,

И на себя порою непохожий,

Не различаю света в ясный день,

Но мой фонарик в сердце, словно компас,

Ведёт меня неведомо куда.

Куда?.. Какое дело муравью,

Что лес над муравейником срубили.

И вырастет ли новый – только Бог

Об этом знает, но не муравей —

Наитий божьих алчущая тварь.

И он на свете вовсе без ума

Живёт среди таких же насекомых

И строит над собою Вавилон,

Чтоб выше леса вырос муравейник,

И муравейник превратился в лес.

Смотрю на лес и слышу гордый скрип

Стволов мятежных, сосен корабельных.

В толпе смолистой, в мачтовых владеньях

Реликтовый осколок – детский крик…

У детства в сокровенном далеке

Я слушал зов и новые преданья,

И духов голубые очертанья,

Как сумерки, бродили по реке.

Но вырос лес. И лист отныне бел,

Как будто древесина из тумана,

И к берегам седьмого океана

Топограф прикоснуться не успел.

Растёт волна, и гул уходит прочь.

Стволы мятежны… Корабли на рейде.

Вокруг вода. Укрыться больше негде.

И между маяками только ночь…

Хранит молчанье времени поток.

Молчат под небом скалы, камни, море…

Зияет даль. И чайки на просторе

Снуют меж волн, как смысл между строк.

И жизнь в словах, внутри простейших слов,

Не ведает ни умысла, ни смысла,

Как стрелка на ходу не видит числа,

И тишина – как будто Крысолов…

Но ни при чём классическая ложь.

То просто ночь – дырявая, как дудка!

И тишины звенящая побудка

Выкручивает утреннюю дрожь.

И снова: берег, море, свет вдали…

В песке – глухая поступь Крысолова.

И музыка внутри простого слова

Раскачивает лодку на мели.

Когда бы мне хватило тишины,

Уюта старых стен и шелестенья

Лесов, и светоносной синевы

В реке изломанного отраженья,

Я б не нашёл и малого цветка

И путался в сплетении соцветий

На плоскости тетрадного листка,

Как в мутном водоёме междометий.

Мне не любима длительность полей,

Условность малой родины и скука

Зелёной дальнозоркости моей.

Мне не понятны встреча и разлука.

Кого встречать, и провожать – куда?

Блуждает эхо между небом и холмами.

И в отражении колышется вода,

Изломанная берегами…

И никому тот мир не чужбина…

Как страшно мне не думать о высоком

И в ночь глядеть из пропасти земной.

Но верю, что о береге далёком

Вселенная беседует со мной.

Я не прошу у вечности спасенья.

И этот риторический вопрос,

Как светлая надежда воскресенья,

Меня уже не трогает всерьёз.

Умру я весь… Пускай мои страницы,

Быть может, мой исход переживут,

Но и веков, и строчек вереницы

Когда-нибудь, как время, истекут.

В другом, уже надвременном астрале

Прокрутится прошедшее во мгле —

Дремучий лес, пробелы в интервале

И жёлтый лист на тоненьком стекле…

И картины вернутся, и дни,

Как стихи или говор весенний —

Всё вернётся, и мы не одни

Различаем слова, как ступени.

Утонувшее солнце грядёт!

И так хочется верить, что снова

Только вверх наше время течёт

В глубине первородного Слова.

Отражается век-мезолит

В чертовщине звериного стиля.

Утонувшее солнце горит!

Возвращается прошлое, или,

Как стихи или говор ручья,

Всё земное о вечном щебечет,

И вдали, по ступеням стуча,

Отзывается Чёт или Нечет.

Соверши переход календарный,

Выйди к морю забытых дождей,

Гениальный, но всё же бездарный

Возле новых времён и людей.

Небеса над землёю двулики!

Ты же веришь не льдам, но дождям!

Пусть холодные пики и блики

Соответствуют солнечным дням.

Вот и я по дороге былинной

Выйду к морю знакомых дождей,

Где юродивый в шкуре звериной

На луке сторожит лебедей,

Где двуликое небо над пашней

То скорбит, то поёт, то горит —

И со светлой страницы вчерашней,

Словно совесть, со мной говорит.

Они взрослели раньше и росли,

Чем мы рождались или говорили.

Мы розно прорастали и всходили

Из северной поверхности земли.

Но те, что до восхода не взошли,

Навеки стали плотью чернозёма.

Но и без них не вычислить объёма

И плодоносной площади земли.

Какое всем значение придать,

Когда едино всё и неделимо,

И можно ли незримо или зримо

Всё то, что отзовётся, угадать?