Данута Сидерос - Шутки кончились. Стихотворения

...В каждой такой примерочной — дивные зеркала,
в них ты всегда чуть краше и чуть стройней.
Правильный цвет парчи и расстановка ламп:
фокус простой, но ты изумлён и нем...

Ты примеряешь преданность — сорок шестой размер —
преданность как-то не очень тебе идёт.
Энтузиазм пестрит.
Снобизм безвкусен и сер.
Радость уместна разве что под дождём.
Искренность дорого стоит.
Глупость ещё вчера
всю разобрали — модный сейчас фасон.
Ты остаёшься в белье (беспомощность)
и в башмаках (хандра).
Отодвигаешь шторку, выходишь вон.
Смотришь с улыбкой, как расступаются
гости и персонал,
молча идёшь мимо касс,
манекенов,
мимо полок с тряпьём
к выходу. А снаружи на плечи
вдруг ложится весна.

Смотришь на новый наряд и думаешь:
«О! Наконец, моё».

шаг в шаг в тишине
такт в такт
в висках и руках
тик-тик
ни голоса
ни теней
как
так
контакта
не чуя идти?
кап
капает с потолка
свод
всё ниже
и у же
ужи
и жабы
на
над
и под
страх тяжек
неудержим

Эвридика

В арсенале — знание норм, новостей и цифр,
Кавалер, годящийся без труда в отцы,
Заморочки какие-то про развитие личности,
Закорючки — как у отличницы.

Всё расписано чётко: с кем спать, что жевать, где пить.
Губки бантиком: «Сумочку эту купи-купи!»
Дозы выверены давно: то лицо, то личико.
За провал — порицание, вычет, кол.

В сетевом журнальчике — правильный юркий слог.
Вот вам фото, ой-ей, куда вчера занесло!
Вот стишки. Не читайте: там что ни ямб, то Юнг.
Оцените сам факт, восхититесь духовностью.

Вот она у зеркала, на лице рисуя лицо,
Проверяя, подходит ли к платью новенькое кольцо,
Вдруг на миг замечает себя.
И видит что-то такое,
Что не даст ей теперь покоя.

И в конце недели, всплакнув, для храбрости выпив чуть,
Эвридика снимает трубку
Звонит врачу.

Орфей

Про него говорят: «Есть у парня собственный стиль!»
Он напорист и хищен, как Челентано в молодости,
Он точён и при этом плавен, во взгляде то мёд, то сталь:
Господин фрилав, чайлдфри, фриланс и фристайл.

Вот он в баре. Празднует новенький свой роллс-ройс.
Снова соло — с очередной герлой не срослось,
Слово к слову льнёт, он остёр, он шутить мастак.
Мыслит: видно ли им, как он выжат, как он устал...

Между третьим мартини и вторым бокалом вина
У альтиста где-то за кадром лопается струна
И как будто хлещет его: он белеет, мямлит: «Мне надо...» —
И, раскланявшись, ретируется с маскарада.

Лучезарно скалится дамам, переступает порог,
Думая только о том, видно ли им, как он взмок.
Под звучащий из зала хохот, регги, визги, словесный лом
Успевает набрать «скорую>
Сворачивается узлом.

Врач чертовски красив и молод, явно только что из медвуза,
Он сидит, никак не освоится со своим идиотским грузом.
Он листает бумаги, бормочет, избегает её взгляда.
Эвридика сидит и гадает, сколько времени он ей даст.
Врач зачитывает диагноз, пророчит около года.
Здесь бы ей величаво подняться и за дверь удалиться гордо,
А она ревёт. И на стуле восседает аршинно-прямо.
«Можно было и догадаться — в том же возрасте, что и мама».

Коридор тихо ропщет бетонно-кафельным Стиксом.
Он сперва пытался свистеть — вдруг прогонят? Но стих сам.
Каждый шорох звучит каноном: не бетонный корпус, а горы.
«Нужный вам кабинет находится на другом берегу коридора».

Он пытает врача: повредит ли болезнь его лицу и карьере,
Врач серьёзно ответствует, что карьере — ни в коей мере,
Что за год, который, возможно, ему отводят,
Можно сделаться президентом,
Ну... или чем-то вроде.

Дальше канва стандартна, сюжет яснее, чем щи:
Волею с у деб, сплетеньем небесных нот,
Ну и, конечно, не без моей помощи
Двое пересекаются у ворот.

Где-то за кадром флейта тихий прохладный яд льёт,
Двое танцуют на тросе, плывут между сном и явью;
Мир под ногами кр о шится, бьётся, осколки звенят флейте в тон,
Звёзды им корчат рожицы, ночь заливает улицы кобальтом.

Двое идут по улицам. Всё вокруг шипит и искрится,
Двое сначала молчат, потом не могут наговориться.
В честь их прихода любой стол накрыт, листвой двор одет,
Их поцелуем вышибает электричество в городе.

Если отбросить метафоры, можно сказать, все счастливы.
Нет никакого повода биться, метаться, в небо выть.
Нужно заканчивать, хватит, ну же, поставь точку!
Нет.
Ваш покорный кивает и карандаш точит.

Двое сидят на крыше, смотрят на город, к щеке щека.
В небе над ними — невидимы — тикают два счётчика.

Лето вступило в силу. В распахнутое окно
Тихо течёт запах липы и детский ор.
В регистратуре жарко, но Тане радостно:
Таня
строч и т
оправдательный приговор.

Почерк у Танечки ровный. Наклон, нажим.
Руки у Танечки нежные, голос сладкий.
Врач облажался, парень, ты будешь жить,
Брось сигареты,
начни
делать зарядку.

Здесь я любуюсь реакцией персонажа:
Он неподвижен, стеклянен и пуст, как ваза.
Он понимает: ей такого не скажут.
Просто не может
так повезти
два раза.

Мир точных чисел не знает законов жанра,
Это статистика, злая определённость.
Ты бы хотел дождя, но сейчас жара.
Здесь
не тебе править время,
сдвигать ось.

Все твои мысли и образы — мишура,
Сотый по счёту образчик пустого сора.
Точные числа сильнее тебя стократ.

Три.

Девять.

Сорок.

Стоп-кадр,
крупный план:
герой тоскует по героине.
Он пробует всё подряд —
от спортзала до героина.
Кутит в «Голден-пэласе»,
потом работает в хосписе.
Он бегает — и сникает,
едва присев.
Его накрывает по расписанию —
вечером:
Мерещится скрежет,
как будто кто-то скрипит пером.
Настырные тени снуют в углах,
подлетают к рукам, к лицу.
И он их
вбивает,
вбивает,
вбивает
в пепельницу.

Друзья верещат:
дёрни в Альпы,
в Тибет,
в Мадрид.
Он дёргать не хочет.
Он слушать — и то не хочет.
Строчит по письму в неделю и жмёт delete:
В Аиде по воскресеньям разносят почту.