Коллектив авторов - Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

Любимая моя поза – забраться с ногами в кресло, сжаться, как зародыш в материнской утробе. Боренька все чувствует и качает меня, как ребенка, на коленях, мурлыча на свой лад:

Люблю ли я его? Не знаю. Однажды наблюдала, как огромная черная овчарка подбиралась к стайке голубей. Пес не делал резких движений – просто перетекал из одной позиции в другую, пока не оказался рядом с глупыми птицами. Так и Боря придвигался постепенно, все ближе и ближе, пока не стал частью меня, которая не пугает и не тревожит. Он единственный человек, которому доверяю. Я без него не смогла бы жить.

Со мною в купе едет семейная пара с шестилетней дочерью. Ребенок милый – светлые волнистые волосы и карие смеющиеся глаза. Напоминает меня в юности. Только я уже разучилась улыбаться.

Девчушка первой влетела в купе и доверчиво протянула маленькую ладошку с тоненькими пальчиками.

– Я Алика Мустяцэ. Ты Пушкина любишь?

– Ариадна Головина. Можешь звать меня Ариной.

– Ага, и здесь Пушкина поминают?! – это следом появляется отец Алики – начинающий матереть мачо с маслянистыми глазами ловеласа и обволакивающими нотками низкого голоса. Из-за его плеча выглядывает пикантное личико супруги. Вот пусть она и бдит.

– Имечко у Вас редкое. А я – Виталина. Никаких сокращений не принимаю. Что же Вы так безжалостно с «Ариадной» поступаете? – ее слова звучат чуть капризно, но задорно и дружелюбно.

– Приятно познакомиться, Виталина. Только «Ариадна» – слишком роскошное имя для повседневности, чтобы трепать его всуе.

– А мое имя роскошную женщину не интересует? Запомните: я Виктор – Победитель

Меня раздражают его игривость и откровенно раздевающий взгляд. Отторжение на физиологическом уровне. Как будто тебя облапили грязными руками.

Родители укладывают вещи, а Алика садится на мою полку, достает из маленького розового рюкзачка книжку и начинает безо всякого предупреждения читать откуда-то из середины:

– Ой, Ариночка, замучает Вас дочка своим Пушкиным. Нас с матерью она уже достала.

– А вот бабушка говорит, что я хорошо читаю, – детский картавый голосок звучит слегка обиженно, – Арина, а у тебя жених есть?

– Жених? Пожалуй, нет.

– Тогда на новом месте приснись жених невесте. – Выкрикнув хором, Виктор с Аликой хохочут. Начинается возня, легкая потасовка. У обоих счастливые лица. Сама поездка их радует и забавляет. Виталина молча роется в сумочке, достает сигареты и без тени сомнения предлагает: «Арина, пойдем – покурим»

Приснись жених невесте

– Не напрягайся ты так. Ничего, что на «ты»? Знаю я, что Витька бабник. Но он дочку без памяти любит. Будешь такой ледяной, он из охотничьего инстинкта полезет с лапами и разговорами. Ты уж извини, что я так прямо. Привыкла, что к нему бабы льнут. А твоя реакция неожиданная. Достали мужики, что ли?

– Нет, все нормально.

– Странно. У тебя походочка – мальчишки, за мной! А сама строгая, как дамочка в «Кудряшке Сью».

– Точно. Заработалась я. Все мысли там.

– А я вот пококетничать люблю. Говорю Витьке, что рано за него замуж вышла, раз меня и другие мужики интересуют. А он мне в ответ: «Тогда бы я решил, что слишком поздно на тебе женился». Представляешь?

Виталина небрежно стряхивает пепел мимо урны. Своеобразная фемина: овальное смуглое личико со вздернутым носиком; пухлые, ярко накрашенные губы женщины-вамп; манерно изогнутая кисть руки, держащая длинный мундштук с сигаретой; выставленная напоказ пышная грудь, широкие бедра, обтянутые коротенькой юбчонкой. Вита напоминает австралийского попугайчика своим ярким боевым оперением и беззаботным щебетанием. Но глаза цепко впиваются в мое лицо, пристально, без тени смущения, оглядывают фигуру. Рядом с нею я гламурно сера в строгом брючном костюме. Полутона, как всегда, во всем: макияж, цвет одежды, манера общения. Закончив осмотр, женщина удовлетворенно замечает:

– Не парься. Витьке другой типаж нравится – чтоб баба броская была и с формами. А у тебя сухая линия бедра. Мужику и подержаться не за что.

Виталина мне даже симпатична – органичная в своей вульгарности. Я знаю, чего от нее ожидать. Мы сможем мирно сосуществовать, не угрожая друг другу и живя в разных измерениях.

Забираюсь на свою полку. Мягко, хотя сквозь хрустящую льняную простыню чувствуется колючесть ворса бархатной обивки. Ритмичное постукивание колес расслабляет и убаюкивает. Начинаю дремать с мыслями о Борисе, его ненавязчивом внимании и заботе, нашей предстоящей поездке в Испанию через две недели, его жене, воспитанной ухоженной женщине элегантного возраста. Ведь знает она обо мне все эти годы и терпит. Зачем? Почему? Странно, но я никогда не задумывалась об этом раньше. Мысли все ленивее, медленнее, медленнее. Засыпаю…

Я несусь по длинному полутемному коридору на бешеной скорости. Постоянные резкие повороты и странная мозаика перед глазами: черно-белые квадраты преображаются во все новые черно-белые прямоугольники. Слышу неясные голоса и понимаю, что меня тащат куда-то, а мелькание все усиливается, пока не сливается в сплошную серую ленту.

– Сильно ее покалечили. Чудом девочка выжила. Сатанисты хреновы!

– Борис, кажется, дозу мы ей неправильно рассчитали. С виду она крупная, но легонькая. Долго будет выходить из наркоза.

Молчание – золото

Белая больничная палата. Потолок высокий с трещинкой в правом углу. Я ее изучила вдоль и поперек. Я знаю ее лучше, чем линии на собственной ладони. Мне нравится, что она далеко, и я могу долго на нее смотреть. Иногда мне кажется, что полоска движется потихоньку – становится длиннее и шире. Я неотрывно наблюдаю за ней: неуловимые миллиметры прибавления почти не заметны, ощущение нереальности и неуместности происходящего.

Возникает лицо лечащего врача, как бы зависает надо мною, пропорции его искажаются: прямой нос, квадратный подбородок, темные глаза в сеточке морщин за стеклами очков. Губы доктора шевелятся, но я все равно не слышу и …не желаю слышать. Отключиться бы от всего.

– Адочка, доченька, ну скажи хоть слово! – Мама с мольбою смотрит на меня заплаканными глазами. – Съешь грушу, доченька! – опять ее слезы. Я пытаюсь ответить, но не могу. Мне трудно сделать даже легкое движение. Не надо еды. Только тишины хочу. Я знаю, что очень люблю тебя, мамочка. Только не мучь ты меня, не дергай, не тревожь.