Коллектив авторов - Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

– Борис Андреевич, Адочка меня совсем не слышит? Не узнает?

– Все пройдет. Она выходит уже из шока, говорит с Вами, но про себя – глазами отвечает. Потерпите. Покой и только покой.

Слишком тихие улочки

Просыпаюсь от голоса Алики. Она устроилась на моей полке и старательно читает именно мне, сонной:

– Ребенок, а где родители? – убираю вьющиеся пряди с лица. Хочется по-детски потереть глаза кулачками и потянуться. В открытое окно бьется летнее солнечное утро. Как тогда…

Мы столкнулись с Людмилой Сергеевной, моим университетским преподавателем экономики, на Красном проспекте. Наш первый курс злословит над ее нарядами «а-ля выпускница Смольного института», привычкой закатывать глаза в восторге, бормотать всякую ерунду типа «культура – мультура, экономика должна быть экономной». Вообще, Сергеевна славная. Она старомодная, уютная старушка, по-житейски мудрая, хотя в мои восемнадцать любой сорокапятилетний человек кажется уже «преданьем старины глубокой». Вот сейчас она беззлобно выговаривает мне об умении одеваться скромно.

– Адочка, разве можно так откровенно себя выставлять? Топик под пиджак без лифчика надела. Эта шифоновая просвечивающая юбочка. Конечно, у тебя талия тоненькая. Но ведь бедра хорошо развиты. Ты девочка пышная.

– У меня все прикрыто: и коленки, и грудь, и плечи. – Притворно жалобно возражаю я. Беседа меня вдохновляет – пересказ в лицах получит гран-при в поточной аудитории.

– Адочка, но так нельзя. Ты посмотри – на тебя все оглядываются. Я же добра желаю. – Голос Людмилы звучит проникновенно. Но мне по-прежнему весело, и я не могу сдержать улыбки. Солнечным утром радует абсолютно все: мое отражение в витрине магазина, забавный разговор с преподавательницей, люди, снующие по улице.

– Адка, вот ты где. Извините, Людмила Сергеевна, – это на нас налетела Олюн, моя однокурсница. – Пойдем, пойдем быстрее. Помощь твоя нужна.

– Но мне еще на тренировку, а потом на семинар к Людмиле.

– Ты что ничего не знаешь? Сергеевне орден дали. Нам в деканате сказали. Мы уже всем курсом скинулись – купим ей офигительные туфли. Вон и дядька поможет. – Она кивает на стоящего в тенечке усатого мужичка неопределенного возраста. Он такой забавный – пузатенький, коротконогий, но лицо доброе и улыбается мне, как родной. Славный у Ольги родственник.

– Адка, ты же 37 размер носишь как Людмила. Вот и примеришь туфли у дядьки дома. Здесь недалеко…

– И у тебя 37 размер.

– Не могу я. В больницу надо. Простыла. – Замечаю, что Оля очень бледная, ее даже слегка знобит.

– Хорошо, Оль. Только у меня денег с собой нет на подарок. Можно завтра принесу?

– Можно, можно. Ты иди, иди.

Смертный грех не по Пауло Коэльо

Открываю глаза. Голова кружится, улетаю куда-то. Не понимаю, где я. Чужая комната: застеленный черным сатином стол с большим куском хрусталя. Рядом кресло с высокой спинкой и кушетка, застеленная одеялом из овчины. А почему я на полу? Руки и ноги занемели. Мне зябко. На стенах комнаты иконы, перевернутые «вниз головой». И кругом горят черные свечи…Олька, Олька… ее перепуганные глаза. Пустите, нет, нет нет-неееее…

Ужасный сон. Струйки пота бегут по ложбинке между грудей. Сердце готово лавиной сорваться вниз. Я загнана в яму-ловушку. Упираюсь руками и ногами в стенки и пытаюсь удержаться. Ощущение безопасности на несколько минут, а потом опять падаю вниз. Ногти сломаны, пальцы кровоточат. Я живу так последние двенадцать лет. В неволе моих снов.

Ненавижу. Себя ненавижу – доверчивая дурочка, готовая бежать на помощь, улыбаться встречной улыбке, щебетать в ответ на чужую радость. Что я имею взамен – 7 операций, тяжеленных и болезненных, бессонные ночи или такие жуткие сны. Забыть, все забыть. Молчать, никому ни слова. Не жалеть никого. И себя в первую очередь.

Но почему я должна забыть?! А если и мне попробовать, как входит нож в человеческую плоть? Олька? Эта предательница? А зачем? Она своей тени боится. Как она блеяла в больнице:

– Адочка, прости, прости. Не говори никому обо мне. Я тебя умоляю. – И рыдала в голос, целовала руки. Я ни пошевелить ими не могла, ни ответить. Немота. Крик, застрявший в груди:

– Прочь, Олька! Шалава! Ненавижу. Но живи, если можешь.

Кто еще? Дядька? Веселый толстяк, с добрыми глазами, забавной щеточкой усов:

– Эй, Усач, принимай гостью. Какую тебе цацу Олька прислала вместо себя…

Усач. Я пытаюсь его увидеть, вспомнить, но не могу. Только голос… противный такой, цепкие пальцы…слюнявые губы…

Привет от Ады

– Алика, а где родители?

– Мама курит, а папа пошел в вагон-ресторан.

– Я тоже пойду – позавтракаю.

А теперь все быстро-быстро: умыться, накраситься и вперед. Главное – цель. Это всегда бодрит и веселит. Свобода? Будет тебе свобода! Только бы изжить последний страх и не сорваться. Вперед. Не дрожи, Арина. Ты же лицо фирмы: Борька свою клинику пластической хирургии назвал твоим именем – «Ариадна». Звучит гордо. Выше голову. Грудь вперед. Спину ровнее. Походка от бедра. Ладошки мокрые? Ничего. Этого не видно. Главное, голос не должен дрогнуть. Нужны певучие глубокие нотки. И чуть с ленцой. Блеф? Пусть. Сегодня все можно. Изжить последнего демона. Изгнать из себя.

– А, Ариночка! Ты сегодня совсем другая. Теплая Снежная королева.

Терплю. Свою руку не убираю, усыпить внимание и нанести удар. Ой, он уже млеет, растекается по стулу:

– Все вы, бабоньки, одинаковые. И вечная ваша дилемма: отказать нельзя отдаться.

Размечтался, ты же неотразимый. Казанова ты наш! Говори, говори, а я улыбнусь в ответ. Забыла, как это делается? Обольстительней, Ариша. Так, чтобы у него все напряглось. Ага, его рука уже на моей коленке. Хорошо. Прикрой глаза, а губы чуть приоткрой. Вроде и ты млеешь. А теперь пушкинским стихом по эрекции…

– Она глядит ему в лицо.

А это с чьей руки кольцо?

– Не понял?

– Привет, тебе от Адочки, Усач! [8]

Лучик солнца

Паренек стоит на тротуаре и растерянно смотрит на прохожих. Неуверенно подходит ко мне.

– Не могли бы Вы сказать, как добраться до Снегирей пешком? – Руки его нервно теребят ремень спортивной сумки, голос тихий мягкий, глаза с грустинкой; одет в старенькую, но чистую одежду. Господи, но до Снегирей очень далеко: туда на автобусе езды больше часа.

– Может, дать денег на проезд? – лезу в сумку за кошельком.

– Мне неловко. Но, если я не найду брата, то придется возвращаться пешком на Первомайку. – Уже заученно зачастил он. Мне становится смешно. Прямо как в анекдоте: дайте воды попить, а то так есть охота, что переночевать негде. Протягиваю молча мальчишке 50 рублей и ухожу, улыбаясь. Меня опять можно обмануть. Я вернулась к вам, люди!