Александр Гитович - Избранное

Смотрит, насупившись,
Словно дикарь невеселый,

Плечи приподнял —
За птицей рвануться готов он.

Кажется, крикнешь,
Чтоб он полетел за добычей, —

И отзовется
Тотчас же душа боевая.

Скоро ль он бросится
В битву на полчище птичье,

Кровью и перьями
Ровную степь покрывая?

Когда бреду
Тропинкою знакомой,

Всегда топорик
Я беру в дорогу.

Деревья тень бросают
Возле дома,

Рублю негодные —
А все их много.

Кизиловые
Я не вырубаю,

А вот цзиси
Вовек щадить не буду.

Негодное,
Теперь я это знаю,

Роскошно
Разрастается повсюду.

Так неприметен он и мал,
Почти невидимый сверчок,

Но трогает сердца людей
Его печальный голосок.

Сверчок звенит среди травы,
А ночью, забираясь в дом,

Он заползает под кровать,
Чтоб человеку петь тайком.

И я, от родины вдали,
Не в силах слез своих сдержать

Детей я вспомнил и жену —
Она всю ночь не спит опять.

Рыданье струн и флейты стон
Не могут так растрогать нас,

Как этот голосок живой,
Поющий людям в поздний час.

Он, говорят,
Из трав гнилых возник —

Боится солнца,
Прячется во тьму.

Слаб свет его ночной
Для чтенья книг,

Но одинокий путник
Рад ему.

Под дождиком —
Я видел иногда —

Он к дереву
Прижмется кое-как.

А вот когда
Настанут холода,

Куда, спрошу я,
Денется, бедняк?

Я седлал тебя часто
На многих просторах земли,

Помнишь зимнюю пору
У северных дальних застав?

Ты, состарившись в странствиях,
Отдал все силы свои

И на старости лет
Заболел, от работы устав.

Ты по сути ничем
Не отличен от прочих коней,

Ты послушным и верным
Остался до этого дня.

Тварь, — как принято думать
Среди бессердечных людей, —

Ты болезнью своей
Глубоко огорчаешь меня.

Дикие гуси
Летели за тысячи ли,

Нынче на север
Они возвращаются снова.

Глядя на странника
Этой далекой земли,

Пара за парою
В путь улетают суровый.

Их уже мало осталось
На отмели тут,

Резко кричат они,
Перекликаясь на воле.

Ну, а рассказ
О письме, что они принесут,

Все это милая,
Глупая сказка, не боле.

Дикий гусь одинокий
Не ест и не пьет,

Лишь летает, крича
В бесприютной печали.

Кто из стаи
Отставшего спутника ждет,

Коль друг друга
Они в облаках потеряли?

Гусю кажется —
Видит он стаю, как встарь.

Гусю кажется —
Где-то откликнулась стая.

А ворона —
Пустая, бездумная тварь —

Только попусту каркает,
В поле летая.

Ты навеки простился
С прозрачным ручьем

И лежишь на столе,
Превращенный в жаркое;

Раз не смог ты
В убежище скрыться своем,

То нельзя и роптать
На событье такое.

Мир давно уже груб,
Безобразен и зол —

В наши дни
Красоту постигает несчастье:

Оттого-то
Чиновников праздничный стол

Ты украсил —
Разрубленный в кухне на части.

Конь примчался
С северо-востока,

Стрелами
Седло его пробито.

Жаль того,
Кто пал в бою жестоком, —

Что теперь
Узнаешь об убитом?

Может, рядом с ним
На поле боя

Нашего
Сразили полководца...

Смерть сейчас
Бредет любой тропою —

Знаю,
Много слез еще прольется.

Уже улетают гуси
К югу — для нас чужому.

Цветут в садах хризантемы,
Краснеет в лесах листва.

И мысли мои подобны
Ножницам из Виньчжоу:

Отрежу кусок пейзажа —
И переложу в слова.

Расцветают цветы
Под весеннее пение птиц,

Словно в утренний снег
Облачаются горы над нами.

Разделить бы мне тело
На тысячи зрячих частиц,

Чтоб под каждою сливой
Лу Ю любовался цветами.

Не о себе печалюсь
Ночью, в глухой деревне —

О родине и Лунтае
Тревожусь я вдалеке.

Под завыванье ветра,
Шатающего деревья,

Мне снятся железные кони
И лед на зимней реке.

Возносятся к снежным тучам
Чистые звуки рога,

Лежит в военной палатке
Наместник — седой старик,

Скорбя о прожитой жизни,
Где сделано так немного:

Умрет — и о нем не вспомнят
Ни на единый миг.

Восходит луна над пустым двором,
Сияя среди ветвей.

Лукавых сорок неспокойный сон
Тревожа издалека.

И я, наивный седой старик,
Учусь у глупых детей:

Дрожащей рукою хочу поймать
Летящего светляка.

Вздыхаю о нищих семьях,
Подобных разбитым лодкам, —

Весной они спать не могут,
Боясь дождя проливного.

А осень придет — мечтают
Хотя б о дожде коротком.

Томительный год проходит —
Такой же начнется снова.

На севере и на востоке
Темнеют старые хаты, —

Заботливо и усердно
Строили их когда-то.

А ныне — люди бежали
От грабежа и захвата,