Джон Китс - Малые поэмы

Не прятался бесследно – там и сям

Высверкивали очертанья сфер,

Колюров, дуг и пламенных кругов;

И молнии глубокий слал надир

К зениту – иероглифы чертил;

И всякий жрец, и всякий звездочет

Во время óно знал их тайный смысл,

Разгаданный за сотни долгих лет —

И позабытый ныне: мы найдем

Лишь на стенах египетских руин

Такие письмена… И было два

Крыла у шара – пламенных крыла;

И при явленье Божества они

Приподнялись, готовя первый взмах,

И за пером расправили перо,

Отряхивая мглу – но самый шар

Таился в ней, приказа ждал. Приказ

Тотчас бы отдал Бог, и день зажег,

И спасся бегством – бегством в небеса…

Увы! Теченье суток торопить

Никто не властен – даже божество.

И не зарделось утро: пресеклись

Рассветные приготовленья враз.

И пламенели крылья-близнецы

Вотще; вотще зияли широко

Восточные врата ночной порой.

Титан, который некогда был горд,

Неукротим – согнул невольно выю

Под гнетом черных, тягостных годин.

И на угрюмой облачной гряде —

Меже, разъединявшей день и ночь, —

Простерся Бог, померк и простенал.

И свод небесный тысячами звезд

Глядел на Бога скорбно – и Уран

Глаголал из космических глубин,

Торжественно и тихо молвив так:

«О сын мой! Сын пресветлый! Ты зачат

Землей от Неба древле, Чадо Тайн,

Что непостижны для самих же сил,

Тебя творивших! Огненный восторг,

Всемощный пыл, всевластную любовь —

Отколь, и кто нам это ниспослал?

А нашей страсти зримые плоды —

Божественные символы, во плоть

Облекшие невидимую жизнь —

Бессмертную, и сущую везде.

И в мире новом ты – светлее всех,

Всех остальных собратьев и Богинь!

Борьба меж вами нынче, и мятеж:

Отцу враждебен сын. Я видел: пал

Мой первенец, развенчанный отец,

Меня – меня! – моливший: «защити!»

Но был неотразим сыновний гром,

И я в туманы спрятал бледный лик…

Свою погибель чуешь? Неспроста,

Коль Боги не походят на Богов!

Я создал вас божественными встарь:

Суровы, строги, безмятежны, вы

Миропорядок божеский блюли.

А ныне стали страх, томленье, гнев,

И лютость вам присущи наравне

Со смертными, чинящими раздор

В юдоли бренной… Сын мой, это знак —

Прискорбный знак паденья и конца!

Но не сдавайся! Ты могуч и смел,

Ты – горний странник, несомненный Бог!

О, дай отпор годинам тяжким, полн

Эфирной мощи! Я же – только голос,

Безликий, точно ветер и прилив —

Как ветер и прилив, сыны стихий.

Но ты – иной. А посему – спеши

Опередить беду. Хватай стрелу,

Покуда лучник целится! Стремись

На землю: Крон спасения взалкал!

А я крылатый огнь оберегу

И буду небесам опекуном».

Вселенский шепот слыша, исполин

Восстал тотчас, и поднял к сонму звезд

Свой лик, раскрывши веки широко.

Уран умолк. Но, веки широко

Раскрывши, все глядел на сонмы звезд

Гиперион… А после, как ловец

Жемчужин, прыгающий с борта в хлябь,

Склонился Бог – и с кромки межевых

Свинцовых туч беззвучно канул в ночь.

Книга II

В один и тот же быстрокрылый миг

Низринулся Гиперион стремглав,

А Крон и Тейя край узрели, где

Рыдала Рея, и Титаны стон

Вздымали. Слезы падали во мглу,

Стенанья глохли: яро грохотал

Незримый водопад, и горных рек

Незримых раздавался грозный рев —

И стонущий не слышал сам себя.

Скала скалу теснила, всяк утес

К соседнему склонялся, точно зубр,

Челом к челу встречающий врага:

Они смыкались в каменную сень,

Изгоям дав угрюмейший затин.

Сидевшему – престолом был гранит,

Лежавшему – постелью был базальт,

Иль сланец… И не все тут собрались:

Иной был в узах, странствовал иной.

Терзались Кой, и Гиг, и Бриарей,

Порфирион, и Скорбий, и Тифон,

И много прочих, грозных силой мышц, —

Терзались там, где каждый тяжек вздох,

И стиснутых зубов не разожмешь,

И ни один сустав согнуть нельзя —

Настоль вязка мрачнейшая среда,

Облекшая страдальцев – лишь сердца

Трепещут и колотятся, гоня

Из жилы в жилу судорожно кровь…

Скиталась бесприютно Мнемозина,

Блуждала Фойба от луны вдали:

Бродяжить были многие вольны —

Но большинству пришлось ютиться здесь.

Застыли там и сям громады тел —

Не столь печально хмурое кольцо

Камней священных, древних кельтских глыб —

На пустоши, когда вечерний дождь

Заморосит в унылом ноябре,

Заброшенное капище кропя.

Но все крепились: ни глагол, ни жест,

Ни взгляд не выдавал ничьей тоски.

Давно и втуне ярость исчерпал

Поникший Крий, в осколки раздробив

Булатной палицей ребро скалы.

Но шею змия стискивал Япет

В огромном кулаке, – а змий давно

И жало вывалил и, словно плеть,

Обвис, казненный – ибо не дерзнул

Зевесу ядом в очи плюнуть гад.

И распростерся подбородком вверх

Страдалец Котт, а теменем – в кремень

Уперся и, раскрыв беззвучно рот,

Вращал глазами страшно. Близ него

Стояла та, кого гигантский Каф

Зачал, и в лютых муках матерь Гея

Рожала – ибо Азия крупней

Всех остальных рожденных Геей чад.

И мысль о достославных временах

Грядущих просветляла скорбный лик:

В поречьях Окса или Ганга храм

За храмом рисовала ей мечта,

И острова, и купы щедрых пальм…

И Титаниде скипетром служил

Индийского слона огромный клык.

Над ней, облокотившись об уступ,

На коем он свалился, Энкелад

Лежал: когда-то смирный, словно вол,

Пасущийся средь заливных лугов —

А ныне злобный, точно лев иль тигр.

И, месть лелея, мысленно теперь

Метал он горы во второй войне,

Грядущей – и с Олимпа Божества

Бежали в обликах зверей и птиц.

Здесь Атлас был; и Форкий, что Горгон

Зачал; и были Океан с Тефидой,

У коей на груди рыдала дщерь

Климена, распустившая власы.

Фемида же упала подле ног

Закутанной, что горная сосна,

В холодные, сырые облака,

Неузнаваемой царицы Опс.

Но здесь прервется перечень имен:

Коль Муза возжелает воспарить —

Задержишь ли? А Музе время петь

О Кроне с Тейей, что сюда взошли

От горших бездн по скользкой и крутой

Тропе… Возникли две главы сперва

За гранью скал, потом тела – и вот

Осталось восхожденье позади.

И к логову изгоев Тейя длань

Беспомощно простерла – трепеща,

Украдкой созерцая Кронов лик.

Пытался богом оставаться Бог:

Отринуть гнев, томление, печаль,

Тоску, надежду, ярость, и алчбу

К отмщению, и – паче прочих чувств —

Уныние… Вотще! Бесстрастный Рок

Его седины мертвою водой

Уж окропил, и сопричислил к смертным.

Застыла Тейя в страхе… И сыскал

Несчастный сам дальнейшую стезю.

Больнее сердцу от земных потерь,