Гомер - Илиада

Если горшечник, в руках укрепив, его бег проверяет,
То разойдутся в ряды и одни на других наступают.
Вкруг хоровода теснится большая толпа, наслаждаясь,
А посредине поет и под лад себе вторит на цитре
Богоподобный певец. И все время, как пение длится,

Два скомороха проворных вертятся и прыгают в круге.
И, наконец, он представил могучий поток Океана
Близко от внешнего края щита, сотворенного дивно.
После того как закончил он щит исполинский и крепкий,
Сделал Ахиллу он панцирь, горящего пламени ярче.

Шлем изготовил тяжелый, к вискам приходившийся плотно,
Пышный, украшенный ярко, приделав из золота гребень.
После он латы ножные из гибкого олова вылил.
Все изготовив доспехи, Гефест хромоногий их быстро
Вместе собрал и поднес Ахиллесовой матери ждавшей.

Та устремилась, как сокол, с покрытого снегом Олимпа
Прочь от Гефеста царя, унося дорогое оружье.

В ризах шафранного цвета Заря из-за волн Океана
Встала, чтоб свет принести и бессмертным, и смертнорожденным.
К флоту ахеян Фетида с дарами Гефеста примчалась,
Милого сына нашла распростертым над телом Патрокла,
Плачущим громко, а рядом толпилась дружина, вздыхая.

Дивная в сонме богинь среди них пред Ахиллом предстала,
За руку сына взяла и такое промолвила слово:
"Сын мой, его мы оставим лежать, как душе ни прискорбно,
Ибо умер он, прежде всего, по желанью бессмертных.
Ты же прими от Гефеста доспехи прекрасные брани,

Те, что никто не носил на плечах из людей ни единый".
Молвив, перед Ахиллесом она положила доспехи.
Страшно они загремели, кругом испещренные дивно.
Трепет объял мирмидонян. Они и взглянуть не посмели,
Все отступили в испуге. Ахилл же, увидев оружье,

Сущей исполнился злобы и жажды сражаться. Как пламя,
Светлые очи его под ресницами грозно сверкнули.
Радуясь, поднял с земли он дары знаменитые бога.
И, насладившись в душе созерцаньем искусной работы,
К матери он обратился, и слово крылатое молвил:

"Вправду, о, мать дорогая, Гефест подарил мне доспехи,
Как подобает работе бессмертных, как людям не сделать,
Ныне хочу ополчиться. Но сильно в душе опасаюсь,
Как бы в то время, пока от Патрокла я буду далеко,
Мухи, забравшись во внутрь чрез раны, пробитые медью,

Не наплодили черву и не предали труп оскверненью,
Не разложилась бы плоть, от которой душа отлетела".
И среброногая так отвечала богиня Фетида:
"Сын мой любезный, все это пусть в мыслях тебя не тревожит.
Бдительно буду сама отгонять непокорные рои

Мух, поедающих трупы мужей, что в сражении гибнут.
Пусть бы ему суждено пролежать до скончания года,
Кожа его сохранится, как если б он жил, или лучше.
Ты же ахейских героев теперь созови для собранья
И отрекись перед ними от гнева на пастыря войска.

После немедленно в бой ополчись и оденься отвагой".
Молвила так и вдохнула в него дерзновенную силу.
А благородному сыну Менойтия в ноздри впустила,
Чтоб сохранить его кожу, амврозии с нектаром красным.
Тотчас прибрежием моря пошел Ахиллес богоравный,

Голосом зычным крича, и всех возбудил он ахеян.
Не покидавшие раньше стоянки судов быстроходных,
Все рулевые, что в море кормилом судов управляют,
Все хлебодары, что в стане съестные припасы делили,
Даже они устремились в собранье, лишь только воспрянул

Славный Пелид, пребывавший так долго вне гибельной битвы.
Ранее прочих пришли, опираясь на копья, хромая,
Двое служителей бога Арея: Тидид непреклонный
И Одиссей богоравный: еще удручали их раны.
Оба явились в собранье и в ряде переднем уселись.

Следом за ними пришел повелитель мужей Агамемнон,
Раной терзаемый тяжкой: его среди сечи кровавой
Сын Антенора Коон копьем поразил медноострым.
Вскоре, когда и другие собрались ахейские мужи,
Став посредине меж ними, сказал Ахиллес быстроногий:

"Было бы лучше, Атрид, для тебя и меня, для обоих,
Если б мы так помирились в тот день, как печальные сердцем,
Из-за рабыни вскипели враждою, снедающей душу.
Лучше б ее на судах Артемида сразила стрелою
В день, как я деву похитил, предав разрушенью Лирнессу.

Не было б столько тогда аргивян, укрощенных врагами,
Грызших зубами песок, между тем как я гневом терзался.
Гектору лишь и троянцам то было на пользу, но долго
Будут о нашей вражде вспоминать, полагаю, ахейцы.
Только оставим былое, хотя опечалены оба,

Сердце в любезной груди успокоим, нужде уступая.
Ныне свой гнев прекращаю. То было б меня недостойно —
Гневаться непримиримо и вечно. А ты поскорее
В битву вели ополчиться прекрасноволосым ахейцам,
Чтобы, на встречу пойдя, испытал я еще раз троянцев,

Все ли желают они близ глубоких судов оставаться.
С радостью тот, полагаю, колени согнет, кто вернется
Ныне из гибельной битвы, пред нашим копьем убегая".
Молвил, и все ликовали ахейцы в прекрасных доспехах,
Слыша, что сын благородный Пелея отрекся от гнева.

Слово тогда им сказал повелитель мужей Агамемнон
С места, где он находился, не выйдя в средину собранья:
"Други, герои данайцы, служители бога Арея!
Должно внимательно слушать и не прерывать наши речи.
Трудно пришлось бы тогда и тому, кто к собраньям привычен.

Кто среди шума толпы в состоянии слушать другого
Иль говорить пред другими? Смутится и громкий вития.
Перед Пелидом хочу оправдаться, но вы, остальные,
Слушайте слово мое и запомните, все аргивяне.
Часто ахеяне мне говорили о ссоре с Пелидом,

Громко меня укоряли. А я не виновен нисколько.
Зевс виноват и судьба, да Эринния, мрака жилица.
Это они мой рассудок тогда ослепили в собранье,
В день, как я отнял удел у Пелида, самим подаренный.
Против бессмертных что мог я? Все это свершает богиня,

Зевсова дочь, вредоносная Ата, кто всех ослепляет.
Ноги легки у нее и подходит она незаметно,
Не прикасаясь к земле, по людским головам пробираясь.
И затемняет их разум. Она уж опутала многих.
Раз обошла она даже Зевеса, хотя полагают,

Что несомненно мудрее он всех и людей, и бессмертных.
Гера, как женщина с нравом, коварно его обманула
В день, когда время приспело Алкмене прекрасноволосой
Сына Геракла родить в опоясанных крепостью Фивах.
Зевс, похваляясь, в то время ко всем обратился бессмертным: