Гомер - Илиада

Ныне же черная смерть и судьба овладели тобою".
Так говорила в слезах. А жена Приамида в то время
О происшедшем не знала. Еще не явился к ней вестник
С грустною вестью правдивой, что Гектор убит за стеною.
В дальнем покое дворца она ткала прилежно двойную

Цвета пурпурного ткань, рассыпая узоры цветные.
И приказала по дому прекрасноволосым служанкам
Медный треножник большой над огнем поместить, чтоб готовой
Теплая ванна была, когда Гектор из битвы вернется,
Ибо не думала бедная, что далеко от купаний

Под Ахиллесовой дланью его укротила Афина.
Вдруг услыхала она завыванья и вопли на башне.
Выпал челнок из руки и колени у ней подкосились.
Снова она обратилась к прекрасноволосым служанкам:
"Две да сопутствуют мне. Я увидеть хочу, что случилось.

Голос почтенной свекрови мне издали слышан, и сердце
Выпрыгнуть хочет из тела, от страха сгибаются ноги.
Верно случилась беда с сыновьями владыки Приама.
Очень боюсь (да пребудет несчастье от слуха далеко!),
Как бы могучему Гектору сын богоравный Пелея

К Трое пути не отрезал, погнав одного по долине,
Как бы копьем не смирил он его безрассудной отваги.
Гектор врагов ожидает, не стоя в толпе, как другие.
Он выбегает вперед, ни пред чьей не склоняется силой".
Так говоря, из дворца устремилась она как менада,

С трепетно бьющимся сердцем и шли за ней следом служанки.
Вскоре она добежала до башни, где мужи толпились,
Быстро взобралась на стену и стала, кругом озираясь.
И увидала супруга, влекомого прочь от твердыни.
К легким судам беспощадно влекли его кони.

И непроглядная ночь ей мгновенно окутала очи.
Навзничь она повалилась, как бы испуская дыханье.
В прах далеко с головы ее светлые пали повязки,
Яркий повойник скатился, тесьма и плетеная сетка
И покрывало, что в дар ей дано золотой Афродитой

В день, когда в жены ее из чертога царя Этиона
Взял шлемовеющий Гектор, несчетные выдав подарки.
Вкруг Андромахи толпились золовки ее и невестки,
Полуживую держа, пораженную ужасом в сердце.
После того как очнулась и чувство вернулось к ней в душу,

Плачем она залилась и воскликнула в круге троянок:
"Гектор, о, горе мне, бедной! Для равной родились мы доли,
Ты — в Илионе высоком, в чертоге владыки Приама,
Я — у лесистого Плака, в прекрасно устроенных Фивах,
В доме царя Этиона. Меня, горемычную в женах,

Он воспитал, злополучный. О, лучше б совсем не родиться!
Ныне в обитель Аида сошел ты в подземные бездны,
Гектор! Меня же одну в безутешной печали оставил
Жалкой вдовою в чертоге. А наш бессловесный малютка,
К жизни рожденный от нас, злополучных! Ни ты не сумеешь,

Мертвый, его защитить, ни тебе он опорой не будет.
Если он даже избегнет войны многослезной ахеян,
Все же в грядущем его ожидает лишь труд и страданья.
Полем его овладеют чужие, межи переставив.
День, приносящий сиротство, уносит друзей у ребенка.

Вечно он ходит печален и щеки слезами омыты.
Часто в тяжелой нужде он к отцовским друзьям прибегает,
Тронув того за хитон, а другого — за верхнее платье.
Сжалится редкий из них и протянет с остатками кубок,
Так что он губы омочит, а нёбо останется сухо.

Гордый богатых родителей сын его с пира прогонит,
Больно ударит рукой и насмешливой речью обидит:
"Прочь, горемычный! Отец твой в пиру не участвует с нами!"
К матери, плача, вернется дитя, ко вдове одинокой,
Астианакс, кто досель на коленях отца дорогого

Мозгом одним лишь питался и сладостным жиром овечьим.
Если же сон нисходил, и от детских он игр утомлялся,
То засыпал на постели, в объятьях кормилицы нежной,
Лежа на мягкой перинке и сердцем вкушая отраду.
Ныне натерпится горя, лишенный отца дорогого,

Астианакс, кто слывет у троянцев под этим прозваньем,
Гектор, один ты у них защищал и ворота и стены.
Вскоре тебя самого близь судов, от родимых далеко,
Быстрые черви съедят, когда псы уж насытятся телом
Голым твоим, хотя много лежит в твоем царском чертоге

Тонких, красивых одежд, — они женскими сшиты руками.
Только я все их сожгу, на горящем костре уничтожу.
Пользы от них тебе нет и лежать ты в них больше не будешь,
Пусть же тебе хоть во славу сгорят средь троян и троянок!"
Так говорила, рыдая, и жены кругом воздыхали.

Так по всему Илиону в то время стонали троянцы.
Дети ахеян меж тем Геллеспонта достигли и флота
И по глубоким судам и палаткам рассеялись быстро.
Лишь мирмидонцам отважным Ахилл разойтись не дозволил.
С речью такой обратился к дружине он браннолюбивой:

"О, быстроконные мужи, товарищи милые сердцу,
Цельнокопытных коней вы покуда распрячь погодите.
Мы же сначала приблизимся к телу Патрокла,
Чтобы оплакать его: то последняя почесть усопшим.
После ж того, как мы душу насытим надгробным рыданьем,

Быстрых коней распряжем и за общую трапезу сядем".
Молвил и поднял рыданье. И вторили все мирмидонцы.
Трижды они вокруг тела прогнали коней пышногривых,
Плача навзрыд. В них Фетида охоту к слезам возбудила.
Слезы песок орошали, текли по доспехам героев:

Так было жаль им вождя, на врагов наводившего ужас.
Громко тогда возрыдал Ахиллес богоравный и молвил,
Другу на грудь положивши к убийству привычные руки:
"Радуйся, милый Патрокл, и в темном жилище Аида.
Все я свершу неизменно, как дал обещание прежде:

Гектора труп, осквернив, на съедение брошу собакам
И пред твоим погребальным костром обезглавлю двенадцать
Знатных троянских сынов, за твое отомщая убийство".
Молвив, на Гектора вновь недостойное дело замыслил:
В прах головою уткнул перед ложем Патрокла.

Тою порой мирмидонцы сложив боевые доспехи,
Яркой блиставшие медью, распрягши коней громко ржущих,
Пред кораблем Эакида уселись толпою несметной.
Он же им всем предложил похоронную трапезу щедро.
Множество белых быков под железным ножом трепетало;

Много зарезано было и блеющих коз, и баранов;
Много свиней белозубых, цветущих и жиром покрытых,
Было в тот день распростерто над пламенем жарким Гефеста.
Кровь повсеместно лилась вкруг Патрокла, — хоть черпай ковшами.
Тою порою цари аргивян повели Пелиона,