Гомер - Илиада

Ныне же, мной укрощенный, пройдешь ты в ворота Аида.
И, возражая, сказал Сарпедон, полководец ликийский:
"Да, Тлеполем, тот воитель священную Трою разрушил,
Но по безумью бойца богоравного Лаомедона,
Кто порицал его словом жестоким за правое дело

И не вернул лошадей, для чего тот приплыл издалека.
Ты ж, говорю я, моим длиннотенным копьем усмиренный,
Смерть от руки моей примешь сегодня и черную гибель.
Мне ты дашь славу, а душу — Аиду, чьи лошади резвы".
Так говорил Сарпедон. Той порой Тлеполем поднял руку

С ясенным древком копья. В миг единый из рук полетели
Длинные копья обоих. И в шею попал, в середину,
Вождь Сарпедон — острие роковое насквозь пролетело.
Тотчас подземная ночь окутала очи героя.
А Тлеполем в свой черед Сарпедона копьем заостренным

В левое ранил бедро. Острие, бурно тело пронзивши,
Чуть не проникло до кости, — отцом он спасен был от смерти.
И Сарпедона, подобного богу, соратники други
Вынесли прочь из сраженья. Копье угнетало героя,
В прахе влачась вслед за ним. Не заметил никто, не подумав

Древко извлечь из бедра, торопясь, чтоб скорее поднялся
Он в колесницу свою. Так они суетились тревожно.
В свой же черед Тлеполема ахейцы в прекрасных доспехах
Вынесли прочь из толпы. То узрел Одиссей богоравный,
Муж, терпеливый душой, но и в нем загорелося сердце.

И, размышляя, герой колебался в желаньях и мыслях,
Что предпринять: устремиться ль за сыном гремящего Зевса,
Или побольше ликийцев дыханья лишить, умерщвляя.
Но не назначено было судьбой Одиссею — герою
Мощного сына Зевеса убить заостренною медью.

Против ликийских дружин его дух обратила Афина.
Там умертвил он Керана, Аластера с Хромием вместе,
Галлия, также Алкандра, Притания и Ноемона.
Много б еще умертвил Одиссей богоравный ликийцев,
Если бы скоро его не узрел шлемовеющий Гектор.

Тотчас к передним бойцам он прошел, светлой медью одетый,
Ужас данайцам неся. Сарпедон был обрадован сердцем,
Видя, как он устремился и слово печальное молвил:
"Не потерпи, Приамид, чтоб в добычу данайцам остался
Здесь я лежать. Заступись, а потом пусть дыхание жизни

В городе вашем прекрасном покинет меня, коль не должно
Мне возвратиться домой, в любезную отчую землю,
Чтобы жену дорогую и малого сына утешить".
Так он сказал. Не ответил ему шлемовеющий Гектор,
Но устремился вперед, весь охвачен желанием страстным

Рать аргивян отразить и у многих исторгнуть дыханье.
А Сарпедона, подобного богу, друзья посадили
Наземь, под дубом прекрасным Эгидодержавного Зевса.
Храбрый герой Пелагон, Сарпедона товарищ любезный,
С ясенным древком копье из бедра его вынул наружу.

В нем прекратилось дыханье и мрак над глазами разлился.
Вскоре ж очнулся он вновь. Дуновенье Борея промчалось
И оживило опять его грудь, что вздымалася тяжко.
Но перед богом Ареем и Гектором, в медь облаченным,
Не обернулись данайцы бежать к кораблям своим черным,

Так же не стали сражаться, а медленно вспять отступали,
Ибо средь войска троянцев заметили бога Арея.
Кто же был первый убит, кто последний лишен был доспехов
Гектором, сыном Приама, и медным Ареем жестоким?
Богоподобный Тевфрас и Орест, лошадей укротитель,

Славный метатель копья этолиянин Трэх, Ономаос,
Храбрый Гелен, сын Энопса и в поясе пестром Оресбий,
Кто, о сокровищах много заботясь, жил в городе Гиле,
Подле Кефисского озера; рядом же с ним обитали
Прочие все беотийцы — народ, процветавший богатством.

И увидала тогда белорукая Гера богиня,
Как аргивяне толпою в жестоком бою погибают;
Тотчас к Афине она обратилась со словом крылатым:
"Горе, могучая дочь Эгидодержавного Зевса!
Праздное дали мы слово тогда, обещав Менелаю

Что, Илион многолюдный разрушив, домой он вернется,
Если свирепствовать ныне позволим убийце Арею.
Дай же скорее и сами помыслим о грозной защите".
Молвила так. Синеокая ей покорилась Афина.
И, устремившись поспешно, богиня старейшая Гера,

Кроноса мощного дочь, снарядила коней златосбруйных.
Геба в то время кругом колесницы на ось из железа
Медных набросила два колеса. О восьми они спицах;
Обод у них золотой и нетленный; его покрывали
Медные шины, приставшие плотно и чудные видом;

Ступицы из серебра с обеих сторон закруглялись;
Кузов ремнями из золота и серебра прикреплялся,
А впереди вкруг сиденья шли вогнутых два полукружья.
Дышлом серебряным кузов кончался. К нему привязала
Геба ярмо золотое, прекрасное, также продела

Пышную сбрую, из золота всю. Подвела тогда Гера
Легких коней под ярмо — быстроногих и жаждущих брани.
Той же порой дочь Эгидодержавного Зевса Афина
Сбросила легкий покров у порога отца Олимпийца,
Пестрый, который сама она сшила, трудившись руками.

Панцирь Зевеса, сбирателя туч, она сверху надела
И облачилась в доспехи войны, причиняющей слезы.
Плечи покрыла богиня бахромистой Зевса Эгидой,
Страшной, которую ужас всегда и везде окружает:
В ней и Раздор, в ней Погоня, что кровь леденит, в ней и Сила,

В ней голова находилась Горгоны, чудовища злого,
Страшная, грозная, чудо Эгидодержавного Зевса.
После надела на голову шлем с четырьмя шишаками, —
Витязей ста городов этот шлем покрывал бы, —
И в колесницу из меди пылавшей поставила ноги.

Также копьем запаслась дочь родителя, славного силой,
Тяжким, большим, чтоб героев ряды укрощать им во гневе.
Гера коснулась бичем лошадей, и, скрипя, растворились
Сами собою ворота небес, — охраняют их Горы,
Те, чьим заботам доверен Олимп и великое небо,

Чтоб разверзать и смыкать над воротами темную тучу.
Этой дорогой послушных узде лошадей направляя,
Зевса они увидали, поодаль от прочих бессмертных
На многоверхом Олимпе, на крайней вершине сидящим
Там, удержав лошадей, белорукая Гера богиня

Так, вопрошая, сказала верховному Зевсу Крониду:
"Зевс, наш отец, ты ужели не гневен на бога Арея,
Кто, злодеянья творя, погубил столько славных ахейцев,
Несправедливо и злобно? Мне больно! Они ж беззаботно
Сердцем ликуют — Киприда и бог Аполлон сребролукий,

Сами того подстрекнувши безумца, кто правды не знает.
Зевс, наш отец! На меня ты рассердишься ль, если Арея
Прочь прогоню из сраженья, сперва поразив его тяжко?"
Ей отвечая, промолвил Зевес, облаков собиратель:
"Что ж, ополчи ты Афину, дающую в битвах добычу.