Вадим Ковда - Живая Литература. Стихотворения из лонг-листа премии. Сезон 2010-2011

Бангладеш!

хотя это было давно

их казнили мучили стреляли

резали

от них остались

книги

высокие слова

а мы ездим в электричках

из одного города в другой

чтоб заработать кусок хлеба

как скучно умирать

от какой-нибудь простаты

а на все остальное

уже не хватит сил

ночь лежит женщиной

прозрачными сумерками

контурами

ноги бедра грудь

ночь лежит женщиной

молчаливой большой затаенной

и поэтому всякий

кто приходит оттуда, – из тьмы

несет на себе

отпечаток чего-то

смутного

непонятного какого-то свидания

прийти вечером домой

и чтобы дом тебя принял

выйти утром на улицу

и чтобы улица тебя приняла

улыбнуться встреченным людям

и чтобы люди тебе ответили

прийти к любимой

а она чтобы ждала

встретиться с друзьями

а они чтоб были веселы довольны

уйти в сырую землю

а она чтоб не была такой колючей и злой

я выгнал пчел из дома

и теперь они суются мне в форточку окно

я выгнал их из дома

они прилепили гнездо в тумбочке которую мы выставили

на балкон

летали там летали пугали нас

и вот я сломал гнездышко

и теперь они безмолвные

бездомные

теперь они летают тыкаются во все щели ищут свой дом

и не могут найти

ищут себе место и не находят

я выгнал пчел из дома

и теперь словно не знаю что самому делать

Старый Крым, где халатные локти татар

Продают холодок на разлив.

Чем южней побережье, тем глубже Тартар,

И вино – спирт с компотом из слив.

Там утопленник средь ламинарий, как гусь,

С легкомысленной миной плывет…

Каждый год говорю: «Я сюда не вернусь».

Каждый год говорю. Каждый год.

куда спешат неторопливо птицы

латая тюль сплошного снегопада?

ах, если бы сегодня не напиться

тогда и слов мне никаких не надо

и дворник важный в меховой ушанке

с какою-то немыслимой лопатой…

царь Кришна спит в котельной на лежанке

Дом строят быстро, аккуратно,

И кое-где уже живут

Профессор с кошкой ненаглядной

И венеролог-лилипут,

И дети, что не виноваты

За появление в сей мир.

То дверь им подожгут из ваты,

То дрожжи выплеснут в сортир.

И сторож, горделивый воин,

Грозя спровадить всех в тюрьму,

Швыряет вслед эрзац-ногою

И шлепает по одному.

К утру придет строитель тертый

Затиркой залатать прорех.

На нем защитна гимнастерка,

На голове полуорех.

Ему б хоть как-то до получки

Хоть пошуршать, где не пожить…

И лают радостные сучки,

Привыкнув стройку сторожить.

обнаженное солнце

поднималось над шкурой земли

мы вставали с постели и брались за прежнее дело

неземные фиалки в лоточках цветочниц цвели

бледно-розовый нищий на паперти пел неумело

пел о том что вернутся к нему золотые деньки

и в замшелый картуз полетят золотые монеты

он починит башмак и в ЖЖ заведет дневники

станет слушать Вивальди вином запивая конфеты

по короткой траве проплывали домов корабли

а изнеженный полдень безбрежен казался и вечен

просветленные люди с лукошками в церковь брели

просветленный и пьяный я медленно шел им навстречу

Все было правильно. И правильно сейчас.

И не было Греха, и не было Расплаты.

За нами не следил неутомимый Глаз,

Ему плевать – откуда ты, куда ты.

Смотри: вон Птичка на ветвях как раз

Поет, и ничего ее не гложет…

Ну что ты все заладил «Глаз да Глаз …» —

раньше чем сейчас

позже чем тогда

не с чего начать

лето – не беда

не смыкая глаз

не включая свет

отпуская нас

не спеша уйти

не беги успеть

говори – лети

раньше чем – когда

позже чем давно

птицы, провода

ниже потолка

прежде чем всегда

легкая рука

раньше чем сейчас

позже чем теперь

не смыкая глаз

Что там конфетки-цветочки,

Что жемчуга-янтари? —

Я подарю тебе почку,

Пусть у тебя будет три.

Я подарил бы и печень,

Пьет она, правда, как зверь.

Вот моих органов перечень,

Что-нибудь, дуся, примерь…

Есть масса способов покончить с жизнью, кроме

Того, что она и сама кончается постепенно.

У меня такая высокая сворачиваемость крови,

Что я зае*ался себе резать вены.

столько всего

внутри

ветра

в моей голове

Вновь обую валенки и стремя —

Или ветер какой-то сумасшедший —

Потянуло гарью над селеньем

Из дупел перекошенных скворешен.

Остановлю за холмами поезд,

Спросит дядька: «Куда тебе, бродяже?»

Отвечу: «Отвези меня, мил-человек, куда захочешь.

Заплачет дядька, дернет за веревку,

И вот уж едем мы в поезде быстрее ветра.

Достану мятую, с подкладки, сторублевку

Тяжело уезжать из родимого краю,

Да и останешься – сердцу не легче.

Не горюй жена, не плачьте, мамаша дорогая,

А с ветки звездочка-пышечка машет, «Ворочайтесь, – грит, – поскорее, папаша».

А после смерти мы поселимся в Крыму,

В тени необитаемого лета.

Спасибо, жизнь! Я все тебе верну,

Но больше не вернусь в твою тюрьму,

Где я был счастлив, если счастье – это.

Всяк ярок и безумен.

И сам себе творец.

Отвязливый игумен,

отчетливый скворец,

они едино бьются

под паводком травы.

Выравнивая блюдце

И в вышнем отраженье

себе ж глядишь в глаза:

там жгучее движенье

затеяла лоза,

цветет и вьется клетка,

ребром несется ночь,

полет оттяжной плетки,

паленый ржавый ключ,

соседки томной взоры —

но внятны лишь узоры витражного стекла.

… скворчишка чернорясный

стучит слезами в Твердь:

петь больно и прекрасно.

Кому терзала уши тишина,

Кому постель казалась смертным ложем,

Но Панночка в пространстве решена

Как та стрела, что не упасть не может.

В пространстве хат и плодородных дев,

Где колокола гуд утюжит крыши,

И где, цветки над крышами воздев,

В пространстве обручального кольца,