Давид Самойлов - Избранное

III
Словно пестрая корова,
Март пасется у реки.
Там от снежного покрова
Остаются островки.

Ожиданье ледохода
Наблюдается везде.
Любопытство небосвода
К лесу, полю и воде.

IV
Люблю я март.
Вороний карк.
Зимы последний всплеск.
Грачиный крик,
Где спор возник
О пользе сочинительств.

И ветер свеж.
И вот рубеж
Между зимой и мартом.
Ветра судьбу
На берегу
Гадают нам по картам.
В раскладе карт —
Вороний карк
И вопли жадных чаек,
Грачиный шум,
Которым ум
И сердце отвечают.

Наблюдая, как тысячи
Наблюдают облака,
Вижу я, как в них неровно высечен
Образ века и не наверняка.

Можно видеть в утреннем облаке
Текучие лики и облики:
Космические вихри атома
И рядом профиль Курчатова.

И чему-то вселенскому родственно,
И стоустой молвы стоустей —
Нежное лицо Высоцкого,
Полное печали и предчувствий.

А на рассвете дрозд поет.
Проснувшись, вновь тоскую.
Ведь невозможен поворот
Обратно, в жизнь мирскую.

Есть что-то нелюдское в том,
Как я живу, пытаясь
Себя изобразить пером,
И как пишу, отчаясь.

А на рассвете свищет дрозд
И тенькают синицы.
И росы падают со звезд
Деревьям на ресницы.

Милая жизнь! Протеканье времен.
Медленное угасание сада.
Вот уж ничем я не обременен.
Сказано слово, дописана сага.

Кажется, все-таки что-то в нем есть —
В медленном, в неотвратимом теченье,
Может, о вечности тайная весть
И сопредельного мира свеченье…

Осень. Уже улетели скворцы.
Ветер в деревьях звучит многострунно
Грустно. Но именно в эти часы
Так хорошо, одиноко, безумно.

Покатилось лето под гору.
Август. Тихие деньки.
Подложив туман под голову,
Сонно бредят родники.

Млечный Путь клешнею рачьей
Тихо движется к рассвету,
Осторожно поворачивая
Ворот медленного лета.

Осторожней, осторожнее
Вейте, ветры, надо мной,
Чтобы месяц новорожденный
Не пугался тьмы ночной.

Сколько здесь явилось чар:
Ветер клены раскачал,
Листья с липы сбросил —
Наступила осень.

Все окончилось как будто.
Но сегодня сердце радо:
Ведь всего одна минута
До зимы и снегопада.

Декабрь. Но не хватает снега.
Скрипит приморская сосна.
Дождей тяжелая телега
Все тянется мимо окна.

А после медленно и скупо
Сквозь тучи цедится рассвет.
В такие дни на сердце скука,
Чего-то ждешь и мыслей нет.

И вдруг — письмо… Письмо от друга…
Но, как ни сумрачно окрест,
Порой желанна роскошь юга,
Но чуждо счастье дальних мест…

Всю ночь сегодня буря выла
И море зимнее бесилось.
И оттого так смутно было,
И думал я про нашу сирость.

Неужто есть конец, начало,
Но в мире — нам подобных нету?
И оттого так страшно стало
За одинокую планету.

А утром волны отрычали,
Снега от солнца заблистали.
И оттого так беспечальны
Мне дни грядущие предстали.

Смех молодых женщин: впереди
По улице. Смех молодых мужчин.
Уж, кажется, смеяться нет причин —
Дожди.

А стать зимой
Никак не соберется осень…
О боже мой,
Как смех разноголосен!

Как много в нем значений, величин,
Какой раскат и вольный дых —
Смех молодых мужчин,
Смех женщин молодых.

Смех музыке сродни —
Рулады, переливы.
Наверное, они
Прекрасны и счастливы.

А между тем — дожди,
Скрип сосен канифольный.
А там, по улице, там, впереди,
Смех молодой и вольный.

В их смехе — к жизни прикрепленность,
И ожиданье свежих зим,
И века дикого смиренность,
И принадлежность молодым.

Я многого хочу.
К примеру — зимы морозной,
Чтобы сугроб в сажень
И чтоб дымок курился папиросный
Над кровлями деревень.

Чтобы трещал мороз
И чтоб светило,
Погружено в небесный купорос,
Едва светило.

Чтоб были дни короче
Фразы Цезаря
И ледяными литерами врезаны
Посередине ночи.

Чтобы пронзительные очи холода
Глядели строго,
Чтобы звезда была приколота
На грудь сугроба.

Об удовольствиях весны
Железные мечтают сосны.
Дни нераздельны и ясны,
Снега задумчивы и косны.

Б. С.

Я все время ждал морозов,
Ты же оттепели ждал.
Я люблю мороз — он розов,
Чист и звонок, как металл.

Оттепели, ералаши,
Разоренные пути…
Я люблю морозы наши.
Только шубу запасти.

Печечка залепетала.
Что она мне нашептала
Жарким шепотом ольхи?
Нашептала мне стихи.

На дворе пурга сырая,
А она поет, сгорая.
А когда сгорит дотла,
Даст мне несколько тепла.

Печечка, гуди послушно.
Без тебя мне очень скучно,
Очень скучно без друзей
И без юности моей.

Шарманщик гуляет по свету.
Бредет по московским дворам.
Шарманочка музыку эту
Играет с грехом пополам.

Шарманщик встает спозаранку
И трудится до темноты.
«Шарманка моя, лихоманка!» —
И тут заедает лады.

«На улице ветер, ненастье.
А ты, мой органчик, играй.
А ты из коробочки счастье
Скорее достань, попугай!»

За счастье свое горожанка
Заплатит последний пятак.
«Шарманка моя, лихоманка,
Играй свою музыку так:

Таратам, таратам, таратам,
Таратам, таратам, тара…
С моим попугаем хохлатым
Стою посредине двора.

Шарманка, шарманка, шарманка
Меня довела до беды.
Шарманка моя, лихоманка…» —
И тут заедает лады.

Потом, после осени трудной,
Когда на бульварах черно,
Сидит он в подвале на Трубной,
Дает попугаю зерно.

За чашкой горячего чая
Сидит, молчалив и устал.
Ведь, счастье другим отдавая,
Он счастья себе не достал.