Ури Цви Гринберг - Избранные стихотворения Ури Цви Гринберга

Я правильно сделал, отправясь с другими парнями

сражаться в горах с ненавистными сердцу врагами.

И если бы мог я воспрянуть и встать из могилы опять,

то снова б отправился свой батальон я искать,

чтоб вновь, не задумавшись даже, отдать свою жизнь, свою кровь

в обмен на свободу захваченной горы отцов.

И пусть моя жизнь мне безмерно была дорога,

с честью отдал ее я в родимых горах

для прорыва дороги к высочайшему из всех городов.

И тот, кто способен понять,

что дорого для человека, и что такое почет,

тот, конечно, оценит, поймет

и этот бесценный дар моей молодости городу отцов.

Перевод Д. Лившиц

4.

О, если бы сквозь прах, политый кровью

проник наш слух, и мы б понять смогли

его тоску, любовь его сыновью:

«Я здесь навек. Я не отдам земли.

Теперь я прав бессмертной правотою.

Я с нею пал. Но, если б снова жить,

я б всех собрал, кто был тогда со мною,

чтоб град святой навек освободить.

Я жив, покуда этом город с вами.

Ваш путь к его вершинам — это я.

Пока вы в браке с этими горами,

Перевод М. Польского

5.

Да откроется матери, плачущей ночью порой,

То, что сын не в могиле, что сын в ипостаси иной,

Он весь в Йерусалиме, повсюду, как солнечный блик,

Никому неизвестный солдат стал внезапно велик,

Как и воины павшие, те, что привел царь Давид,

Что сражались за город, который бессмертно стоит,

На высоких холмах, солнцем залитый, юн и суров,

В нем — расплавлены жизни его защитивших бойцов.

Он — отец нам, един и единственный Йерусалим,

И не солнце — корона Давида сияет над ним.

Перевод Е. Минина

5.

Ночь за ночью в слезах, мать прознала сквозь тьму: ее сын

не в земле меж корней, ибо всех самых рослых мужчин

перерос, — был он мал, стал велик, — и ушел, растворим

этим городом вечным, чье имя Иерусалим.

Если будете в нем, — он для путников мира открыт, —

осторожно ступайте: в частицах песчинок Давид

и потомство Давида. А новая поросль дивит

силой и добротой — сочетанием, редким на вид.

И над юной любовью край облака утром блестит,

как блестела корона, в которой тут правил Давид.

Перевод А. Векслер

5.

Сквозь ночные рыданья услышала сына родная,

И вдруг стало ей ясно, что длятся сыновние дни.

Он и город одно, вот он сын её Йерушалаим,

Милый мальчик, кровиночка — Град на сыновней крови.

Мы взойдём в этот град и куда бы ни бросили взора —

Это всё царь Давид с сыновьями,

Поэтому свят и велик и сердечно любим

Ослепительный город, орошённый слезами и кровью

Безвестных солдат.

То столица Всевышнего, наша бессмертная мать.

То Давида венец, чтобы вечно над миром сиять.

6.

Любовь моя — Йерусалим

Ты — самый прекрасный и самый любимый на свете.

Ты столькими предан. Сердца их не ноют в тоске,

тебя вспоминая. Но только любовь к тебе вечно,

во мне, пока тело еще не зарыто в песке.

До кончиков пальцев заполнен любовью. Случайным

нет места словам, да поверят мне на небесах.

Всё струны расскажут мелодии дивной звучаньем,

играй, моя арфа, играй, ты в умелых руках.

И те, кто проник в эту тайну мелодий твоих,

не смогут предать, так скользящих лучей золотых

по кромке прибрежной из сердца не вычеркнуть нам.

Я, Мать, потерявшая сына, молюсь за живых,

Я факелом стану прошедших времен огневых,

Зовущим заблудших вернуться в оставленный Храм.

Перевод Е. Минина

6.

Свидетельство любви — столица мира

Бесподобная! Как хороша!

Ныне — предана. Осиротела.

Позабывших тебя не зови.

И моя помертвела душа,

и в сосуд беззаветной любви

превращается тело.

Память любящих так коротка,

и с уходом печали слабеет.

Ты, родная, не ею крепка.

Слышишь — тело моё

стало звонкою арфой твоею,

жилы-струны поют,

когда к ним прикоснётся рука.

Струн таинственных звон —

не измене — любови старинной,

и пророчество тем —

безмятежным на радость врагам.

Я молюсь за тебя,

твоего лучезарного сына:

да воспрянет Сарон,

как восход, озаряющий Храм.

Перевод М. Польского

...Что вышит в моем Он воображеньи,

и рукой человека не повторить

этого изображенья.

Величие Его власти, сияния глубина

во мне отразились без рамок и ограничений — сполна.

Он — сама синева со знаками Зодиака за облаками,

Он сам — и эти созвездия,

Он — облака многоцветные сами:

лиловые, алые, белоснежные,

оттенки, глубоко-звучащие, словно мелодии нежные,

или шумящие волны морей,

или — образы странных зверей...

Он — видение, сущность, значенье,

в них Он и спрятан, и открыт:

Он образ, начертанный воображеньем,

Он обрисован намеком, Он исчезает, Он скрыт.

Он — шум в кронах сосновых, дубовых лесов,

Он — и сами леса в полном значении слов...

Он — все мои "Я", но сам я — не Он,

не в Нем я, и я — вне Его.

Дух, дыханье Его во мне — я орудье — Его.

Молящийся глубоко — молитвой

дорогу усердно проложит

на подъемах и спусках —

не для домашних обогащений сполна,

но — чтобы дойти до Него, войти в Него, стать Им в Нем:

как крепкого дерева сильная ветвь,

ибо исполнились времена.

Однако лишь избранные молящиеся

приходят к Нему в молитве молитв,

но так, как приходят

к воротам дворца вожделенным,

к высоким воротам, закрытым всегда.

И там — тишина.

В них не входит никто.

В эти ворота не входит живое ничто

и там наступает молитвы конец,

и — молчанье:

там преклоняют колени

и за воротами слышат

ангелов пенье.

И у коленопреклоненных

нет слов и нет еще мысли,

есть лишь сердца биенье

и слезы в глазах,

но слезы без соли печалей...

За воротами слышится ангелов пенье:

сладость с высоких небес,

сладость с высоких небес...

Перевод И. Винярской

Тропа ведет равниною куда-то,

усеян звездами чудесный небосклон —

грудь стеснена, и взгляд мой увлечен

величием и святостью заката.

Вдали оранжево-багровою струей

впадает свет в пылающее море —