Лев Маляков - Сберегите цветы полевые

И до чего ж вкусна
  картошка осенью
Под ясным куполом
  среди полей!
Поля пронизаны
  сквозною просинью,
А ветер к вечеру
  все злей и злей.

Комбайны замерли,
  зарей умытые,
Подняли хоботы
  и смотрят вдаль.
Как перед праздником,
  душа открытая
Вбирает тихую
  полей печаль.

А в небе лебеди —
  как откровение,
На солнце красное
  косяк плывет.
И горько-сладостно,
  пусть на мгновение,
От непонятного
  душа замрет.

Изба избой,
  каких немало
Стоит у пыльных большаков,
Какие Русь наоставляла
Еще от дедовских веков.

И чт о мне,
  что в избушке этой
О старых четырех углах?
И все же незажившей метой
Вдруг припечет,
  как на углях.

Домой мы изредка писали
И обещали каждый год
Родителям:
Нагрянем сами
На августовский огород.

Когда,
  случалось, приезжали:
С дороги — в баню
  и к столу.
И в рамках на стене дрожали
Ребячьи грамоты в углу.

А там опять —
  в ином просторе:
Один моряк,
Другой — пилот…
На радость той избе иль горе,
Благословившей нас в полет?

Осенние поля текут со всех сторон —
В раздумье окунает нас природа.
У предков наших
  добрый был закон:
Заботиться о продолженье рода.

Мой дед Антон имел двенадцать душ,
У деда Осипа семья поболе…
Их не пугала ни мокреть, ни сушь,
Ни ожиданье недорода в поле.

Явился в мир Антонов сын Иван,
У деда Осипа явилась Катерина…
И снова длится древний род славян —
В семье крестьянской поджидают сына.

И вот я есть —
Мужик,
  солдат,
  поэт.
Дана мне власть над песней и оралом.
В ответе я за весь подлунный свет.
Но мне всегда чего-то не хватало.

Мне боязно признаться:
Я один.
Совсем иное —
  братовей бы восемь!
И сам хорош:
Скучают дочь и сын.
А на моем дворе
  бушует осень.

Шумят дожди —
Несут хлебам урон.
В полях нехватка нужного народа…
У предков наших
  добрый был закон:
Заботиться о продолженье рода.

В душе моей российские Иваны
Как звезды в небе —
Нету им числа:
Оратаи,
  ваятели,
  смутьяны
И мастера иного ремесла.

Коль памятью не слаб —
  бери повыше:
Иванов знаменитых знала Русь…
Иван мой спит,
Пожалуйста, потише!
Но зашумите —
  я лишь усмехнусь.

Ведь нам не привыкать,
Нам,
  внукам дедов,
Праправнукам и Невских, и Донских,
Падения и взлеты —
  все изведав,
Мы свято верим в сыновей своих.

В сараи,
Как в музеи, спрятав сохи,
Мы честью пахаря,
Как прежде, дорожим.
И на заре космической эпохи
Земная суть —
Зерно обычной ржи.

И пусть наш век,
Как паруса тугие,
Орбиты рвет,
Ликуя и грозя.
Хоть Русь теперь не та
И мы другие,
Но без Иванов нам —
Никак нельзя.

Я, кажется, еще не понял,
Зачем пришел на этот свет:
На топоре обжечь ладони
Или познать какой секрет?

Уйти в раздумье, как в берлогу,
С молвою не вступая в спор?
И все ж найти свою дорогу
Невзгодам всем наперекор?

Иль жизнь несуетно простую
Среди родных полей вести?
Или, как жилу золотую,
Любовь нежданно обрести?

И за нее любую долю
Принять,
Как благостный покой?
Иль замереть вот так от боли
Над неожиданной строкой?

Порой придавит скукота:
И я скорее мчусь из дома
Попутной,
  к старикам знакомым,
Где вечно топится плита.

Присунусь зябко у огня —
До косточек промерз в дороге.
Мне обжигает жаром ноги —
Покой вливается в меня.

Как видно,
  это испокон:
Цветет в крови огня живина,
Из самой сердца середины
Исходит облегченья стон.

И час,
  и два сижу молчком,
Дымит меж пальцев сигарета…
Подкатит к сердцу теплый ком
Да и растает без ответа.

Который год я лажусь ехать в дебри
Калашниковской дорогой деревни.
«Как постарел!..» —
Приму соседок ахи,
Раздам подарки —
  шали да рубахи.

Как в детстве,
  посижу в кустах на речке,
По-стариковски полежу на печке.
Вспашу делянку дальнюю за брата —
Здесь начинали вместе мы когда-то.
Грачатами бежали за «фордзоном»,
Цены не зная майскому озону.
С поклоном низким
  заявлюсь я к полю —
Потери отдаются в сердце болью…
Сулился нынче быть в родных болотах,
Да, знать, опять мне помешает что-то.
А по ночам Калашниково снится,
Совсем бы мне туда переселиться.

Будем вместе веселиться —
Ключик ты нашел к «частице»
И открыл ее, как двери
В старый бабушкин чулан.
Я сначала не поверил,
Думал — хвастает Иван.
А сегодня на экране…
Пригляделся:
Точно — Ваня.
Он в халате белоснежном
И в перчатках, как хирург.
Ты напомнил мне о прежнем
Добротой спокойных рук.
Родился Иван в рубашке,
Со своей чудной замашкой.
Забредем в горох к соседу —
Тут, конечно, не зевай!
А Иван начнет беседу,
Словно мы попали в рай.
Чуть чего — я ноги в руки
И подальше от науки.
Нас сосед учил крапивой —
До сих пор зудит спина.
Ты «удачлив» был на диво —
Не моя, прости, вина.
Встретил я того соседа,
Про тебя завел беседу.
Старый видел передачу —
Сбил ты деда наповал:
Говорит и чуть не плачет,
На горох зеленый звал.

Они встречаются не часто,
Не чаще,
  чем в тайге женьшень.
На мир глядят они глазасто,
Всегда светлы,
  как майский день.

Их называют простаками,
И чудаками их зовут.
Но кто они?
Не знают сами.
И вряд ли скоро их поймут.

Чудак последнюю рубаху
Отдаст,
  оставшись нагишом.
Он вроде не подвержен страху,
Ему и плохо —
  хорошо.

Он перетерпит,
  перебьется,
Перезимует как-нибудь.
На дармовщину не упьется…
Он, может быть,
Всей жизни суть —

Та самая,
Что в чистом виде
Явилась доброю звездой?
Он никого-то не обидит,
Восстанет сам перед бедой.

Сидит смиренно у калитки —
Ему под солнцем благодать.
Обобранный,
  считай, до нитки,
Глядит:
  чего еще отдать?