Лев Маляков - Свидание

Укатали проселок обозы,
Застелили листвою березы,
Сапогом да узорчатой шиной
Пропечатана вязкая глина.

На виду у израненных елок
Уходил за деревню проселок.
Опоясав низину подковой,
Заворачивал в клевер медовый.

Вдоль ракитника вел над рекою,
Прятал в спелую рожь с головою.
Под волнистым шуршащим навесом
Убегал к синеватому лесу.

И выводят проселки такие
На просторы великой России.

Опять меня тревожат журавли.
И к непогодью остро ноют раны.
Опять не спится:
Вижу, как мы шли,
Псковщ и ны полоненной партизаны.

Молчал сторожко,
Уводил простор,
И гибель, и спасение сулящий.
Октябрь костры червонные простер.
А жизнь, что день, милей,
И клюква слаще…

Измаянных,
Израненных в бою —
Чуть сплоховал —
Болото хоронило.
Над нами журавли в косом строю,
Срезая ветры,
Торопились к Нилу.

Внимал их крику неоглядный мох
И набухал туманом и тоскою.
Я слушал их
И — к лютой боли глох,
Сжимал винтовку детскою рукою.

Не только мох осилили, —
Прошли
Пути иные — этих не короче.
Знать, потому о прошом журавли
Опять трубят —
И сердце кровоточит.

Все меньше остается вдов.
Они теперь совсем старушки.
Хранит их давняя любовь,
Что ехала на фронт в теплушке,
Что шла дорогами войны,
Месила глину сапогами
И на полях родной страны
Сражалась с лютыми врагами.
Вставали не на жизнь,
На смерть
За каждую избу и хату,
Земли взметалась крутоверть
И расползался дым лохмато.
В полях, в разрушенных домах
Любовь сгорала звездно-сине,
Она пылала на холмах
И освещала всю Россию.
Все меньше остается вдов.
Они теперь совсем старушки.
Хранит их давняя любовь,
Что ехала на фронт в теплушке,
Что шла дорогами войны,
Месила глину сапогами
И на полях родной страны
Сражалась с лютыми врагами.
Вставали не на жизнь,
На смерть
За каждую избу и хату,
Земли взметалась крутоверть
И расползался дым лохмато.
В полях, в разрушенных домах
Любовь сгорала звездно-сине,
Она пылала на холмах
И освещала всю Россию.

Моих друзей негромкие дела —
Следы давнишние
На партизанских тропах.
И всполохи березок на окопах,
Повыжженных снарядами дотла.

На месте боя
В реденьком лесу
Кипрея запоздалое цветенье,
Как будто их последнее мгновенье —
Шагнувших в огневую полосу.

Моих друзей негромкие дела —
Потухшего костра живые угли.
Они по виду только смуглы —
Хранят частицу давнего тепла.

Озябший,
Угли приюти в ладонь.
Не только пальцам —
Сердцу полегчает.
Я свято верю,
Сердцем примечая,
Что до сих пор
Хранят они огонь.

Земляк до Вислы шел со мной,
Наш Теркин —
  славная натура!
И принял здесь последний бой.
Давно известно:
  пуля — дура.

Я за двоих встречать готов
Штыком атаки лобовые…
Он не вернулся в р о дный Гдов,
Где льны, как небо, голубые.

В победный день его родня
Не ахала от буйной пляски.
И не тянул земляк бредн я
По ласковой озерной ряске.

И нам не знать его сынов,
Не видеть миру
  их свершений.
Осиротел старинный Гдов
На много-много поколений.

Живущий ныне,
Не забудь —
Какие мы несем утраты!
До сей поры
  нам давит грудь,
Как бревна, горе в три наката.

Без ноги пришел солдат.
Ни избы, ни клети…
Хочешь, нет, —
А надо, брат,
Как-то жить на свете.

Думал день, другой солдат:
Что же делать с пашнею?
И пошел не наугад —
В МТС тогдашнюю.

У директорши глаза —
Словно в мае небо.
Ободрясь, солдат сказал:
— В трактористы мне бы…

Слово к слову — по рукам,
Получил он трактор.
Ой ли — радость велика —
Жмет домой по тракту.

Он пахал, бороновал,
Ночь над полем стлалась.
И валила наповал
Пахаря усталость.

Он вставал — рассвет встречал,
Любовался небом.
Как заклятье повторял:
— Будем, бабы, с хлебом!

Сделал все солдат, что мог, —
Хлеб свозил к овину…
На развилке трех дорог
Наскочил на мину.

Телогрейку — в решето,
Клочья — от металла,
Деревяшке — хоть бы что,
А второй — не стало.

Над канавой плыл листок,
Пожелтевший, кроткий.
До чего же ты жесток,
Жизни путь короткий…

Тракторист лежал в пыли,
Звал, просил водицы…
Все ж успели, отвезли
Бабы в райбольницу.

В МТС весной пришел —
Жив солдат покуда!
Он директоршу нашел:
— Без машины худо…

От забот хмельным-хмельна,
С пахарем не споря,
Вдруг расплакалась она
От чужого горя.

Говорит:
— Бери любой! —
Влез солдат на трактор.
И на радостях домой
Жмет вовсю по тракту.

Перед ним земля цветет
И родное небо…
И глядит солдат вперед —
Будем, бабы, с хлебом!

Печь побелит к празднику Ирина,
Сварит студень и намоет пол.
Распрямит натруженную спину,
Сядет,
  одинешенька,
  за стол.

И уйдет с печальными глазами
На берег,
  где вербы зацвели.
За окошком взвизгнут тормозами
И умчатся дальше «Жигули».

Не услышит старая мотора,
Сгинув в довоенном далеке:
С Федором спускается под гору,
К солнечно смеющейся реке.

Федор прямиком идет ко броду,
Снял ботинки,
  засучил штаны…
И плывет Ирина через годы
С тяжкой
  до веселой стороны.

Всю-то жизнь вот этак бы с любимым
Плыть,
  руками шею обхватив.
И зачем ты, счастье,
Мимо, мимо…
Не нашло к Иринушке пути.

Оглянусь на былое,
  воспряну,
От печали-тоски отрекусь
И поверю:
В отставку мне рано,
В трудный час
  я еще пригожусь.

Это мы обещали солдаткам —
Для Отчизны себя не жалеть.
Если надо,
  пойду без оглядки,
Как бывало,
  в огонь и на смерть.

Если надо,
осилю одышку
Не за-ради похвал и наград…
Я стою, опершись на сынишку, —
Опершись на солдата — солдат.