Лев Маляков - Свидание

Идет Кузьмин и час, и два,
Что шаг —
  то к смерти ближе.
Метель гудит:
  беда, беда,
Скрипят морозно лыжи.

В лесу до пояса снега,
К утру мороз —
  под сорок,
Ревет отчаянно пурга.
А за спиною —
  ворог.

А за спиною —
  в трех шагах —
Фашистов автоматы…
Не затухает боль в ногах,
Гудит спина солдата.

Далекий путь —
  короткий путь
К последнему рассвету.
Назад ему не повернуть,
Назад дороги нету.

— Шнель, шнель, старик,
Пока темно!.. —
Рассвет фашистам страшен.
У деда на уме одно:
Предупредить бы наших.

Лишь добежал бы Василек
К назначенному сроку.
Ракеты вспыхнул уголек
Над лесом одиноко.

Отпрянула слепая мгла —
Узнал знакомый взгорок…
Матвея память увела
В былое лет на сорок.

Привиделось:
Поют скворцы
В рябинах возле клети.
Бегут на речку сорванцы —
Его, Матвея, дети.

Земля с утра парком парит —
Землица славно дышит.
Душа Матвеева горит
И голос пашни слышит.

Земля от века мужика
Поила и кормила,
В земле —
  и мудрость на века,
В земле —
  мужичья сила.

За плугом весело идти,
Мечтать о близком лете.
И нету праведней пути
На всем на белом свете.

И нет вкуснее ветерка,
Что веет по-над пашней…
— Шнель, шнель! — толкают старика.
И скрылся день вчерашний.

В лесу метели круговерть.
Фельдфебель лешим лает.
И с каждым шагом
  ближе смерть.
И Время это знает.

Идет Матвей Кузьмин в века —
Иной дороги нету.
И снова думы старика
Плывут к большому лету.

В далекий незабвенный год,
В надежду и тревогу.
На сходках бушевал народ,
Искал судьбу-дорогу.

Прибились к общему двору —
Колхозом-то вернее.
Страда и праздник на миру —
Куда как веселее.

В тени под деревом Матвей
Налаживает косы:
— А ну, ребята, поживей,
Пока играют росы!

Он сам не прочь бы на покос —
Тряхнуть былою хваткой…
Заметив издали откос,
Матвей свернул украдкой.

Пургой на сердце маета,
От дум спасенья нету.
Дорога к подвигу крута —
К последнему рассвету.

Сковало спину ломотой
И обливает потом.
Идет России сын святой
На смерть, как на работу.

И, пересиливая боль,
Сказал:
— Шалишь, сумею…
Ишь, расфашистская яволь,
Хотел купить Матвея!..

Ведет Кузьмин последний бой:
России верой служит.
И командир он над собой,
И комиссар к тому же.

Лес отступился на версту.
Врагов не спрячут тени.
На Малкину на высоту
Сугробы, как ступени.

Зарделся над горой восход,
Горят снегов разливы.
Кузьмин в бессмертие идет,
Как шел пахать на ниву.

Идет —
  как будто не впервой,
В лицо поземку гонит.
Теперь фашисты под горой
Видны, как на ладони.

Кузьмин зовет:
— Сыны, пора!
За все воздайте гадам! —
И грянула огнем гора
По вражеским отрядам.

Огонь смертельный,
  лобовой —
Каратели в ловушке.
Как приговор,
  короткий бой
На Малкиной горушке.

Сраженный пулею,
Матвей
Привстал,
  окинул взором
Последний в жизни снеговей
И огненную гору.

Проходят годы.
Высота —
Как памятник Герою.
На эти славные места
Приходят дети строем.

Приносят клятвы и цветы,
Дружин проводят слеты.
И нету выше высоты
Для юных патриотов.

Мы что-то потеряли все,
Покинувшие поле в горе, —
И тот, кто властвует на море,
И тот, кто строит на Чусе.

Давно ушли судьбу пытать.
Перед землей мы виноваты.
Грядет священный час расплаты —
Ни вволю есть,
Ни в меру спать.

Он ждет,
Придет тот день вчерашний,
Посмотрит пристально в глаза:
Разбудит голос талой пашни.
И, ослепив,
Прозрит гроза!

Тогда ты, может быть, поймешь
Упрек родительницы кроткой,
Что без тебя растила рожь
И коротала век короткий.

Ведь ты забыл, как держат косу,
Не говоря уж об ином,
Который год не кажешь носу
В осевший под березой дом.

С тех пор — постановлений тьма,
Романов — и того не мене.
Но ни решенья, ни тома
На поле стариков не сменят.

На перекрестье двух дорог
Земля,
Перед тобою каюсь,
От бед твоих не отрекаюсь,
Прими же сына на порог!

До соседнего села
Через рощу
Мне ходить бы на блины к тощей теще,
Шалью шелковой болезную одаривать,
Под наливочку неспешно разговаривать.
И не знать бы ни беды,
  ни тревоги, —
Чтоб молодка завсегда на пороге.
Будь с покоса ты,
  с похмелья,
  от собранья,
Чтобы Дарьюшка —
Сплошное пониманье.
До полночи дожидалась бы встречи,
Ни словечком супротив не поперечив.
Да и я уж радость-женушку пестовал бы, —
Обходился б не как с бабой,
Как с невестою…

Спохватился я от дум —
Коченею!..
А совсем недавно хаживал с нею —
С самолучшей на округу нашу девкой —
Да пошаливал под окнами припевкой…
И с чего бы вдруг ко мне охладела?
Я до ней,
А у Дарьюшки — дело:
То концерт,
То громкое чтенье,
То по Красному Кресту обученье.
Ох не п о сердцу мне Дарьины учения
Допоздна у сельсоветчика Евгения!..

Иль позарилась на твердую зарплату,
Захотелось на готовые харчи?
Понаскучило вынянчивать лопату
Да выстаивать на зорьке у печи?
Или душеньку твою,
Душа-дев и ца,
Соблазнило,
Подкузьмило в недород?
Как же мне-то быть беспечным
Ухитриться,
Заявиться прежним гоголем в народ?!

Эх, не я ли первый парень на деревне,
Хоть с гармонью,
Хоть с певучею косой!
Ты ходила бы при мне под стать царевне,
На покатых —
С огнерыжею лисой!

Ничего, что трудодень не давит спину,
Нам уменья на житье не занимать:
Ремесло в котомке з а плечи закину —
Словом-лихом попрошу не поминать.
Заявлюсь домой
Не с дохленькой зарплаты —
На плечах моих похрустывает хром!
Захоти —
И выстрою палаты:
С топором-то
Посподручней, чем с пером!

Или, может,
Гармозень моя осипла,
Не сумеет отчубучить «скобаря»?
И какого черта к этому прилипла?!
Ох, гляди, невеста,
Вышло б не зазря!
Мы еще того Евгения спытаем,
Не на слово,
На двужилистый кулак!
Уж такая ли любовь его крутая,
Да и костью председателишка —
Как?