Евгений Дробышев - Сумерки рая (сборник)

но без злого умышленья,
без желанья совредить —
мстительного настроенья
долго не умел хранить,

и т. д. и проч., и далее,
(ну мы все не без греха)…
Только ангел чуть устало
вдруг отвел свои глаза.

Тошно стало птице вещей
слушать весь нелепый вздор,
чем себя привык я тешить,
прикрывая свой позор.

Улетая, глянул молча,
тяжело взмахнув крылом,
и завыл я воем волчьим,
ощутив души надлом,

что словами я бросался,
словно это пятаки,
и расслабленно отдался
в чьи-то хитрые руки…

Ангел, ангел, воротися,
понял я свою беду!
Наперед не усомнися,
я дорогу ту найду,

по которой молча, прямо,
стиснув губы поползу,
пальцы в кровь сотру упрямо
до конца все донесу!

Только ангел не вернулся
почему то больше мне,
и от ужаса проснулся
я в поту в кошмарном сне…

Если спросит меня ангел —
я лишь тихо промолчу,
со слезою ком тяжелый
незаметно проглочу.

Если б мне несколько жизней прожить —
Мне б режиссером в театре служить:
Глазами актерскими дорожить,
С актрисами нервными нежно дружить,

Публику замыслом заворожить,
Братву газетную расположить,
В толпе узнаваемость заслужить,
За час десять судеб суметь пережить.

Но ведь и устанешь в минуты такие,
Забвенья случаются годы лихие,
За ними провалов кривлянья тугие,
Не скроют бессилья уж вопли немые.

Нет, если несколько жизней прожить —
Дальше писателем смог бы я быть:
Взглядом лучистым забвенье пронзить,
Чужою судьбой, как своею, вершить.

Буквы, как четки, слагаются в строки,
Страстным слепцам преподая уроки.
Но словом давно уж разорванным в клоки
Можно ли вылечить чьи-то пороки?

Видно, не хватит бумаги на всех,
И не боясь быть поднятым на смех,
Все же признаться бывает не грех,
Уж лучше читать, чем писать за успех.

И быть полководцем я мог бы вполне,
И бодро скакать позади на коне,
И точным расчетом внутри и вовне
Удары предвидеть, а бегство – вдвойне.

Предвидев, покинуть всю бодрую рать,
Где каждый пока не готов умирать,
Где трудно удачу за лямки поймать
И легче бывает, как все, удирать.

Но были ж когда-то геройские дни,
Кого-то на смерть поднимали они,
И кто-то внушал, что они – не одни,
Но то был не я, я не склонен к бойни.

Мне раны чужие страшны, как свои
Не склонен я перст указать на огни,
Что мальчиков жгут, словно спички, они
Как будто не братья, чужие они

Что ж дальше? Я буду оракул велик!
Вещаю я мудрость веков напрямик,
Я ведаю вечности путанный клик,
И дрожь у любого я вызову вмиг!

Но мудрость прописана та до меня,
Ее изложить попытаюсь вам я.
Но, может быть, сам я не верю в себя,
За что же обманом платить вам, друзья?

Затем я пребуду простым скрипачом,
Я с детства у музы играл ни на чём,
И музыку знал я, и что в ней почём,
Но Моцарт в могиле, и все – ни при чём.

И, видимо, хлебы я должен испечь,
Траву прополоть и не грядки налечь,
Затем, отдышавшись, я лягу на печь —
Заполнив кошелку, на зиму залечь.

Суметь запастись чтоб суметь и отдать,
Я жизни исполню великую дань,
Хотя и немного, но все же отдав,
Себя самого наперед оправдав.

Лишь этим смогу, никому не вредив,
Вернуть все долги, и, судью упредив,
Попробую узкую дверцу открыть
И к правде заветной рывок совершить.

Смогу я остаться тихонько при ней
И каяться, каяться в грешной моей
За то, что не смог сосчитать своих дней…
Простите, был молод, не думал о ней…

Но зов беспокойный послышится вновь
Сыграет скрипач про мечту и любовь
Герой полководец чужую льет кровь,
И капли живые стекают под бровь,

Глаза застилая соленой водой,
И горы опять восстают предо мной.
Зачем то шагаю по свету такой,
Упрямому компасу братец родной.

Есть в слове «женщина» (на русском языке),
особенно когда уже рожала,
смысл, что не сразу виден налегке
(да и вокруг их много набежало).

А между тем принюхайся, дружок,
в глазах их (только) ты живой сияешь,
и твое сердце, как весной снежок,
от радости, растаявши, взлетает.

Всё почему? А как же, разве нет?
О чем вообще стихи на свете этом?
По-моему, единственный ответ —
ищи ее в себе, как солнце летом.

Есть в слове «женщина» и запах, и призыв
(хоть есть порой обман и невезуха),
в глазах ее спасительный совет —
почувствуй носом, что не слышит ухо!

Я среди женщин век свой скоротал —
жена, и мать, и дочери, и проче,
и вот стихи я эти начертал —
попробуй ты сказать о том короче!

Если люблю, то независимо ни от чего,
даже если меня в тебе нет.
Все думают, что любовь зависит только от одного,
а она другая, ей нужен не только животный ответ.

Нет, он, конечно, нужен, а как без него?
Кажется, что пламень любви остужен, если нет его,
но кому, как не женщине, знать это самое,
знать, что любой он – её, и есть главное,

если он не её – зачем его желание?
Только лишь побуждать неприятные воспоминания.
Если он её – то уже неважно,
скромный он, или безумец отважный.

А если ей надо, она перетерпит или найдет
того, что ни в сердце, ни в душе не отдает,
только, может быть, в теле
(ну не сходить же с ума в самом деле).

Но на любовь это никак не влияет,
она это понимает и знает,
бывает даже немножечко противно —
как переесть в простуду аспирина.

А куда ты денешься от забот?
Это ведь тоже одна из них, даже если и так полон рот.
И куда ты денешься от страсти?
При этом страсть не должна влиять на счастье.

Счастье и желание не всегда вместе,
если любовь пережила и то и другое —
оставайся, как была, на своем месте,
лучше все-таки жить в покое,

чем делить себя на то и другое,
я вот, например, не делюсь,
лучше спокойно вокруг себя осмотрюсь
и увижу, может быть, и нечто такооое,

но не потянет вдруг на безумное – разбитное,
главное – главнее второстепенного,
в жизни важно достичь чего-то обыкновенного,
вот оно какое – желанное и очень простое.