Эдуард Лимонов - СССР – наш Древний Рим

И мельничка, чтобы молоть зерно,
Откажется повиноваться.
Ей будет холодно и темно
По нашим селеньям скитаться.

Ведь наши девушки все темней,
Крупнее её, белокожей,
И у полицейских не выйдет её
Прослыть случайной прохожей…

С собою несёт она узелок,
В нем платья, платки, и шали, и
Проросшего риса тугой комок,
Крылаты её сандалии…

Чернильница царская, пук свечей
Да благовоний связка,
Да будет Будда витать над ней,
Дорога сухой, не вязкой…

Осенние дымчатые дворы.
Где ветерок, летая…
Давно уже вымерли комары,
И шляпа у вас крутая…

Вы, женщины, – девочки,
вы смешны,
Философы с круглой попой.
Мужланы снимают с тебя штаны,
Ресницами ты не хлопай!

Они как невыросшие пацаны,
Волнуются, рассуждают,
Вот только под блузкою есть шары,
Да органы в них влагают…

Россия свою юность отгуляла,
Рассыпала хранилища камней,
И голосами хриплого металла
Кричит теперь об участи своей.

Рабочие из молодого мяса
Все превратились
в дряхлых стариков
И в руки Капитала-Фантомаса
Попали мощь заводов и станков.

Наш старый Труд, печальный, черный,
хмурый,
У Капитала служит под пятой,
Над Всероссийскою мускулатурой
Единолично властвует конвой.

Схватили дочь, отца, скрутили сына,
Скрутили всех, кто беден и суров.
И бич капиталиста-Господина
Свистит над миллионами голов…

Я мыслитель.
А вот девочка идёт!
Долгожитель,
Но какой же яркий рот!

Сисек гроздья,
Ух ты, сладкая моя!
Сиська козья,
Её в рот влагаю я!

Жаркий девчик!
И передник на бровях,
Песнопевчик
Будешь на похоронах…

А покуда,
Без зазренья и стыда,
Сисек груды,
Достаю я из гнезда…

Как сексуальна девка, ты,
О, Византия!
Твоей лавандой пропиты
Сосцы тугие!

Собора страшного вреда,
О, Рим зачатья!
София, ожидаю, да,
Паденья и проклятья!

Багрянородный Базилевс,
Юстиниан Великий,
И Велизарий, словно лев с
Мечом, и пики…

Кликуш святые имена
Под ятаганом.
О, Византия, о, страна,
О, мать римлянам!

Истории святой урок
И ладан горький.
Там Трои низкий потолок,
Граната корки.

Терновник одиноко цвёл
Под ятаганом.
Вдруг турок огненный пришёл
С большим тюрбаном…

История для Сирии не мать,
Но мачехой всегда была и есть.
На этих землях сложно отстоять
Глобальным Римом попранную честь…

Во времена почтенного Петра,
Антиохийской кафедры Апостола,
Здесь латами скрипела немчура,
Легионеры здесь ходили постные.

Хоть отбавляй здесь древностей земных,
Ведь здесь схватили страстного Игнатия,
Которого везли в цепях стальных
В почётный Рим, для animals сожратия…

Антиохия, Селевкидов трон,
Пропахшая и серою и розами.
Здесь крестоносцев был потом притон —
Алеппо, крепость с овцами и козами.

Бен Ладена таинственная мать
Была сирийской молодой женою.
Вот почему секирою стальною
Пришли сюда и стали убивать.

Аль Каиды прогорклые сыны,
Все в масле сизом, кипарисовом,
Шайтана дети дикие страны
Воистину в неистовстве иблисовом…

Во имя и отца и сына
Слетит на шею гильотина,
Нет времени для «ой!» и «ах!»,
И кровью эшафот пропах,

И кровию разит корзина
Во имя и отца и сына.
Последний вздох, последний взгляд,
Вот головы других лежат…

Какое длинное мгновенье,
Палач замешкался зачем?
Последнее стихотворенье,
Совсем короткое «Je t’aime…»

Вот каплей под затылком – стук!
И хлещет кровь из красной шеи,
Уже Вас нет, кто был Шенье, и
Палач Ваш труп бросает в люк…

Испугал их лай собачий.
Танцовщицы от Дега
Убежали, тучки пачек,
За сезанновы стога.

Голубые трясогузки
Из Матильд и из Сюзанн,
Бёдра клуш, лодыжки узки,
Отприпрыгали канкан.

Это Франция традиций,
Из полотен её стать,
Всех же творческих амбиций
Франции не сосчитать…

Приютившая Ван-Гога
Из Голландии седой,
Франция, как недотрога,
Шевелится под рукой…

Ёжится своей Вандеей,
Жарко обожжёт Прованс,
И Оверни лук пореей,
И Парижа декаданс,

Устрицы родной Бретани,
Чёрный хлеб из Normandie,
И засохшие в Коране
Что Марсель, что вся Midi.

Суровый быт, с расчёской деревянной,
С чернильницей, с агатовым пером,
С империей красивой, окаянной,
За небольшим заклеенным окном.

Подборка книг в строжайших переплётах,
С закладками, с подчеркиваньем фраз,
И бодрый люд на полевых работах,
И на прокладке всесоюзных трасс

Монашеская трезвость общежитий,
Отглаженная гимнастёрок стать,
«Известия» скорее проглядите,
Чтоб к бодрой «Правде» весело припасть…

Вот свитера предутренняя бронза,
Опухлость от учёбы сонных век.
Студент невозмутимый, словно бонза,
Простой советский, юный человек,

По-пуритански убраны кровати,
Сосновый карандаш грызёт поэт.
Доколе будем в этом проживати?
А семьдесят всего-то только лет…

Гладковыбритые жлобы
Мне не смогут сменить судьбы,
Я видал их в сырых гробах
и по мухе на гладких лбах.

«Привычно пьян и одинок,
Как ты живешь, сынок?
Я слышала, опять один…
Женился бы ты, сын!

И бросил партию свою,
У нас здесь все в Раю
Все ужасаются тобой,
Что ты такой плохой…

Ведь побывал уже в тюрьме,
Измазался в дерьме,
Но продолжаешь, баломут!
Придёт тебе капут!

Так плохо жил, ужасно жил,
Детей зачем родил?
Чтоб выростали без отца?
Стяжать чтоб славу подлеца?

Возьмись за ум уже, сынок!
Купи себе носок…
Купи трусов, купи очки…
Привет тебе, апчхи!»

За черными, усталыми дворцами,
Где церковь закопченая стоит,
В Париже, с голубыми небесами,
В Париже, тротуары где из плит,