Петр Вегин - Серебро

И медленно все подытожив,
он остолбенеет на миг:
не зря, видно, слово художник
созвучно со словом должник.

И может такое случиться —
однажды в тревожную ночь
народ в его дверь постучится
и молча попросит помочь…

Я в долг беру слова у языка родного —
я отдаю слова.
Мне дали тело в долг.
Возможно, с опозданьем,
но я когда-нибудь верну и этот долг.

И только ты дана не в долг и не на время,
любимая моя с глазами тишины.
Мы спишем все, что нам должны снега, сирени,
друг другу только мы
должны, должны, должны…

Благословенно будь, окно,
которое не гаснет за полночь,
заботой поздней зажжено,
бессонницею — все равно
ничем ему нельзя помочь,
и есть одно — шептать, как заповедь:
благословенно будь, окно.

Как думать хочется, что там
искусство свои тайны сказывает
на радость нашим временам.
А может, возле плитки газовой
одна из популярных драм,
где муж с женой, как птицы в клетке,
сидят на шатких табуретках,
и шаток мир, и силы нет,
и лишь един над ними свет.

Какое дивное кино:
горит зеленое окно
и мать дитя, качая, носит.
Благословенно будь, окно,
что в день — светло, как в ночь — цветно.
Того ж, кто камень в тебя бросит,
пусть перекосит!

Окно — роман, окно — проект,
окно — чертеж, окно — подрамник…
Ты — драгоценнейший подарок,
ночной проспект!
Ночами чувствуешь, как мир
трещит по швам от нервотрепок.
В нем было бы немало дыр,
но словно светлые заклепки —
окно,
окно,
окно,
окно…
Днем это видеть не дано.

Требуйте от поэта,
что невозможно от Требника!
Будущего времени космический агент —
бесприютный на земле Велимир Хлебников —
ставил главный свой эксперимент.

На степном полустанке,
где ни печки-лавочки,
от ледяного ветра индевела полынь,
замерзала женщина, и Хлебников из наволочки
доставал рукописи — превращал в теплынь.

Рукописи, в которых — завтрашнего гены,
чудо Слова русского, которое бог.
Обогрейте женщину,
если вы — гений,
подожгите рукописи у ее ног!

Отогрейте на снегу белую лебедку,
запалите рукописи, сметав в стог.
Если не спасет ее и ее ребенка,
то какое ж, к черту, ваше Слово — бог?

Наволочка, в которой вместо подушки —
пламенные черновики,
вот что такое Поэзия.
Чтоб не мерзли души,
да будут огню наши строки легки!

Испытаем, братия, стихи наши без трусости.
Вечный огонь беспощаден и свят!
Хорошо горят гениальные рукописи.
Плохие рукописи не горят.

Ни в чем не меняясь снаружи,
в ночной листопадной глуши
проснуться и вдруг обнаружить
исчезновенье души.

Как невыносимо и сложно
сознаньем понять, что душа
из тела и через окошко
неслышнее кошки ушла.

Ты думаешь — все тебе можно
и время тебе нипочем,
душа — полуночная кошка,
промокшая под дождем?!

Бродяга, исчадие ада,
отбитая трижды, куда
еще тебе, дурочка, надо
в твои-то года?

Душа, что за странные шутки?
Не вляпайся в новую грязь!..
Явилась она через сутки
и так отвечала, светясь:

«Природою данное тело
с твоей недурною башкой
не сделают доброго дела,
коль будут в разладе с душой.

Допустим, я драная кошка.
Ругая меня и кляня,
как все же бездарно и пошло
ты выглядишь без меня.

А я себя не представляю
без женщины, с чьею душой
мы, светом сливаясь, стояли
как будто свеча со свечой.

Прошу вас и повелеваю
обняться и жить не греша…»
И, тело огнем заполняя,
вернулась на место душа.

Царапается жестоко,
ну просто хоть не дыши.
И все мои черные строки —
царапины этой души.

Продавец роз
на всю выручку
накупает хлеба.
Мукомол накупает роз.
А над головой —
непродающееся небо,
в нем дырочки от звезд,
а может, и от слез.

Жизнь так и движется —
меж хлебом и розами,
и прекрасней этого, наверно, не суметь.
Продашь хлеб — купишь розы.
А продашь родину,
а продашь родину —
купишь смерть.

Ясно и чисто во мне —
словно сижу под смоковницей.
Дети растут во сне,
взрослые —
в бессонницу…

Что хочет и не умеет
сказать береза,
в чем жаждет и не решается
покаяться человек,
все говорит великая
русская проза —
это ее призванием
было, будет вовек.

Что ищет душа человека,
напарываясь на стрессы,
чего не может увидеть
дальнозоркий звездочет,
находит и открывает
отечественная поэзия.
Великая проза эпиграфы
из нее берет.

Дороги, которые нас выбирают, Алеша,
прекраснее тех,
по которым и мы могли бы пойти.
Сильно прнтяженье земли,
но сильней — гравитация прошлого:
влияет на все наши чувства — их больше пяти.

Как сказано точно:
судьба и на печке отыщет.
Да сбудется все, что нам суждено!
И страшно, Алеша, и сладко, дружище,
что Будущим нынешнее определено…

Андрей, такие ягоды у нас,
что бабушкиным можно гребешком
вычесывать из трав и — про запас.
Вставай, Андрей, по ягоды пойдем.

Особенно в окопах — поросли
окопы земляникой молодой.
Ей кланяются люди до земли.
Поклон тому, кто этой стал землей.

Как сделать жизнь
пристанищем любви?
Примет прекрасного все больше с каждым днем.
Сильнее пулеметов — соловьи.
Андрей, вставай, и по стихи пойдем.

По ягоды и по стихи, Андрей,
по речкам вброд, по пыльным перепутьям,
не под землей, а по земле — скорей
вставай, Андрей, ты страшно перепутал.

Мерцают нестинарские костры.
Вспять не течет Дунай под Измаилом…
Две наших родины,
как две родных сестры,
устали плакать
над твоей могилой…

Во мне умирает прозаик,
увидевший белый свет
пронзительными глазами —
как не увидел поэт.