Юлия Мамочева - Отпечатки затертых литер

Я видела тогда весь мир земной —
Сквозь призму стужи, сквозь пьянящий зной…
Я пахла хвоей, свежестью, весной —
И звезды ледяные мной дышали.

А подо мной кипела жизнь — аврал!
Влюблялся кто-то — кто-то умирал,
Один по миру нитки собирал —
Другой — цветы в букет Прекрасной Даме.

Пел нищий и рыдал всевластный царь,
И сквернословье заглушал тропарь…
Сосну срубили — побурел янтарь
И стал моими карими глазами.

Нужно отвлечься… Отвлечься — я буду молчать:
По глазам, по губам… По слогам — объявленья, афиши.
Смысл в иероглифах угольных веток искать,
Образы буду ловить, словно шапкой — стрекоз.

Мучить безбожно изнанку карманов — и ждать,
Фимиам различая в прокуренном воздухе, слыша
Запах, окутавший города мокрую стать,
Влажный по-питерски запах некупленных роз.

Нужно отвлечься, забыться — я буду молчать.
Горделиво, как воротничок неотглаженной блузки.
Все ожидая кого-то — Ее, благодать.
И молить небеса дымовые — не знаю, о чем.

Не с кем прощаться — уйду по-английски опять.
Чтоб, свернув в подворотню, без этикетов, по-русски —
Городу мокрому все без прикрас рассказать,
Горечь невстречи оплакав осенним дождем.

Старый сад не исчез из вида,
Он не скрылся, заснув, из глаз…
Отчего ты грустна, Немезида,
Будто смертный предвидя час?..

Стали дни по зиме короче…
Так зачем же теперь, впотьмах,
Ты, дитя итальянской Ночи,
В ленинградских молчишь слезах?

Серебрит драгоценный иней
Королевских дубов резьбу,
И лежишь ты, моя богиня,
В деревянном лежишь гробу.

Припорошена снегом тога,
Пальцы стиснули лавра цвет…
Не гляди с укоризной строго —
Ведь иного спасенья нет!..

Гром бомбежек — твоя панихида,
Вместо лиры поет снаряд.
Но не гневайся, Немезида:
Отстоит тебя русский град!

За садовой чудной оградкой
Он живет: не погиб, не пал!..
Стала ты его ленинградкой,
Он тебе пантеоном стал.

Рвут зенитки. Под эти звуки
Зимний Летний свой сон хранит,
И промерзшие чьи-то руки
Гладят мрамор твоих ланит,

Кто-то хрипло читает «Отче»,
Хороня, точно клад — в скале,
Божество итальянской ночи —
В подсоленной от слез земле.

Но не надо могилы бояться:
Не пройдет и десятка лет,
Из траншеи номер семнадцать
Выйдешь снова на белый свет,

И сквозь кружево стройных линий
Ты победе — живой и сладкой —
Улыбнешься — зарёй, богиней,
И расплачешься… ленинградкой.

Звучат псалмы среди колонн,
Сквозь купол рвутся в небо,
Виолончелью тянет хор
И скрипкою звенит,

А вы все смотрите с икон…
Остановиться мне бы,
Да ваш поймать спокойный взор,
Пронзающий гранит.

Подобно бликам на реке,
Чуть зримо брезжат свечи —
Живые капли янтаря
У золоченых рам.

И Ты стоишь одна, в платке,
Наброшенном на плечи,
И, как мечту, у алтаря
Вдыхаешь фимиам.

Я только слушаю псалмы —
И дрожь морозит кожу…
Среди молящихся стою,
Молчание храня.

А из церковной полутьмы
Глаза, отцовских строже,
Глядят. И молится в Раю
Георгий за меня.

Вот и март на исходе, а с ним — петербургские вьюги…
Я без грусти прощаюсь с толпой надоевших подруг
И бок о бок с планетой, что движется в замкнутом круге,
Все кругами хожу, ни мгновенья не глядя вокруг.

Что глядеть по сторонушкам, жальним, чужим, незнакомым,
Ведь в толпе человека-то нынче едва ли найдешь!
Правда — вот она, в горле, шершавым, мешающим комом,
А под масками вашими нервно хихикает ложь!

Так чего же искать? И куда же, простите, бежать?..
За неведомым счастьем — вперед, за победой — по бедам!
Легче быть в стороне, чтоб без вас продолжали стрелять,
Ведь маршрут ниоткуда доселе, к несчастью, не ведом…

Пусть считает со скорбью копеечки сгорбленный дед,
Порождая аморфно-абстрактное чувство привычки…
Супротив пойдешь? Будь заключен хоть на тысячу лет:
Иль в объятья Фемиды, иль в статусе Гений — в кавычки.

Будет сложно. До дрожи, до дьявольской дрожи!
До скрипа ножа по немеющей коже!
До хлесткого ливня — до ведьминских плёток,
Свистящих по мокрым щекам…

И будет казаться, что это — finita,
Что счастье — изорвано, смято, разбито,
Но ты — будь спокоен, уверен и кроток.
И «мудрым» не верь дуракам…

Упорствовать будут, трепать языками,
Пыхтеть и размахивать важно руками,
И столько бесценных предложат советов,
Что книгу пора бы писать!

Мол, дружба, как битва времен Камелота,
Не вольный полёт, а работа, работа,
И если друг предал, то вправду — зачем ты
Собрался такого прощать?

Не лучше ли будет до треску надуться,
Заснуть — чтоб навеки врагами проснуться,
А после, на людях, из дьявольских кружев
Обид километры плести?..

Наивность! Хоть все мы такими бывали…
Одобрили бы в Камелоте едва ли…
Будь сильным! Сложи на алтарь светлой дружбы
Рожденное с болью «Прости».

Лечу и не могу остановиться
По угольному бархату небес.
Продрогший ангел Северной Столицы,
Черезвычайно осмелевший бес!

Тону в чернилах бесконечной ночи,
Вином бурлящей в лабиринтах вен.
Порой — хрипя от исполинской мочи.
А вдруг — шепча беззвучное Amen.

И нет Вселенной ни конца ни края —
И впрямь, какой у бесконечья край?..
Лишь тьма клубит, да я лечу из Рая —
Наказанный небесный самурай.

Нет места боле во святых палатах…
Немного жаль — но воздержусь от слов.
Мне радостно, что у ребят рогатых
На всех бурлящих не нашлось котлов!..

И вновь сажусь за парту,
Ища в ученье прок.
А в мыслях — по Монмартру
Гуляю без сапог.