Павел Зальцман - Сигналы Страшного суда. Поэтические произведения

Раскроет, как занавес, нам вход,
Наконец, в заповедник,
Где куча благ, где добрый Бог,
И я – наследник!

Мы готовимся к отплытью
Целый год. Целый год.
Но, подвергнутый заклятью,
Замер флот. Замер флот.

О, жестокие планеты,
Наложившие запрет!
Ветру нету, ветрунету,
Вертунету, вертунет.

Вы от нас хотите жертвы
Каждый час. Каждый час.
Воскресите же из мертвых
Сами нас. Сами нас.

Глаза наши смелы,
Летят из них стрелы.
Колите Бога,
Он недотрога.
Бог просыпается,
Гроза рассыпается.
Вздымайтесь, тучи,
В синие кручи.

Хватит, хватит строгостей!
Флот красивый, трогайся!
В брызгах, во влаге
Щелкайте, флаги!

Голубые ветры веют,
Надувают паруса.
Явственеют, явственеют,
Явственеют чудеса.

Когда мы прохо-, мы прохо-, мы проходим по самым верхам
В жару, осененные свыше,
Мы видим божественных, белых, раскрытых, как храм, —
Девчонки сидят на скамье, и мы молим поднять их повыше.

Мы любим их пальцы, их ногти, их золото, их серебро,
Мы жаждем движений, которые их раскрывают,
Нас тянет зарыться в их душу, в чужое добро,
Руками, руками, руками, которые разрывают.

– Пора бы уже.
– Вы правы.
– Чего вам?
– Славы. Славы.
– Ладно, будет вам слава.
Еще чего?
– Женщин.
– Право?
Не много ли выйдет вместе?
Ну а на третье?
– Двести.

Кораблик, пузыри пуская,
Пошел на дно.
Авоська мокрая – пустая,
Всё съел давно.

Один, один на острой ветке
В глухую ночь.
Ночами звери покидают клетки —
Боже, прошу помочь!

А ты чего поешь, как птица,
Когда сижу нагой?
Кто будет надо мной крутиться,
Тому я дам ногой.

Тара-та-та, что это значит?
Зачем кладете в таз?
Рыбами быть никто не хочет,
Никто из нас.

Зачем берете нас за жабры,
Хватит глупых забав!
Вы знаете, что рыбы храбры!?
У рыбов нет зубов.

С неба падает снежок,
На пальто садится.
Поторопимся, дружок,
Дома не сидится.

Нам с тобою по пути,
Но безрезультатно.
Может, лучше не идти,
А вертать обратно?

И сюда не приходить
Ни за что на свете,
И скорее позабыть
Заборчики эти.

А это кто такая,
с измученным лицом?
Довольно молодая —
я с нею не знаком.

Когда я вам читаю
почасовой предмет,
Я ясно представляю,
что у меня вас нет.

Вы тихонько сидите
с подругой за столом,
Молчите и глядите.
Я с вами не знаком.

И грудь у вас большая
под вышитым плечом,
И худенькая шея —
я с вами не знаком.

Я ничего не смею:
и серые глаза,
И худенькая шея —
мне ничего нельзя.

Читаю о голландцах,
и кто такой Рембрандт,
И что такое арка,
фиал и аркбутан.

Но что у вас под платьем,
мне интересно знать,
И белые ли ноги,
и как их целовать.

Антресоли… Антресоли…
Адресов не перечесть…
Театральный парикмахер…
Дом на Мойке… Там и есть
Дочка. Лидочка.
Но больна туберкулезом.
Желтый двор заносит снег.
В магазин. Букетик. Розы.
И на плечи теплый мех.
А на белые пальчики
Шерстяные перчатки,
Синий висок
И румянец чахотки,
А на веках сонный песок.

Пришел к полуночи,
Но заперта дверь.
Ах, она еще на даче,
Но просила ее навестить.
Там скучно зимой.
Я стою немой
И не могу сообразить,
Что это со мной?
Как она может просить!
Ведь она умерла.
Мне так говорили,
И я не успел.

Вставай, вставай,
Моя золотая Лидочка!
Уж раз я пришел навестить,
Нечего тебе грустить.

Благословен, который палачу
Воткнул окурок в нос.
Благословен и тот, кто зажигал свечу,
И кто ее принес.

Благословен и тот, который палачу
Пустил томатный сок.
Да я и сам, пожалуй, запущу
И выйду на часок.

– Так что ж вы делаете?
– Маюсь.
– Грешите?
– Прямо! Занимаюсь
За неимением грехов
Изготовлением стихов.

В пивной на Разъезжей,
В тумане
Или на островах,
На Стрелке,
За голыми ветками,
Где мост и костер,
Я хочу найти эту,
Готовую со мной.
Но только моя —
Еще семнадцати лет,
С голубыми глазами,
Как ангел,
Нищая и худая.

Это та девчонка, та девчонка,
Перед которой я мечтал
Себя изрезать,
Чтоб кровь обматывала руку в темноте,
И чтоб никто нас не видел.
Ее тоненькая рука с белой кистью.
Ее прикосновенье.
В пивной, в чужой сутолоке,
Совершенно свободным —
Искать ее, искать,
С жадным ожиданием встретить, увидеть,
Говорить то, что поднимает глухой жар,
В дыхании сухой жар в ожидании счастья.
Сколько же можно ждать,
В лоб его мать!

Вы всегда полны острот,
Вы танцуете фокстрот,
Вы танцуете ногами,
Доедая бутерброд.

Вы хватаетесь за дам,
Вы их бьете по задам,
Вы любуетесь задами,
Улыбаясь Богу в рот.

Насколько я помню,
Как будто весной,
Как будто по камню,
А может, лесной

Мы шли по тропинке,
Мы шли босиком,
А может, ботинки…
Я не был знаком.

Роскошная пакля
Пушистых волос.
Дрожащий, как капля,
Как будто прирос.

Душистая кожа,
Как розовый торт,
Тяжелые груди
И маленький рот.

При этом я вижу
Меж них уголок
И белую кожу
Открывший чулок.

Уже вечерело,
Темнели кусты,
Дорога летела
До первой звезды.

Я шел, умоляя,
Я больше не мог.
Свалился, гуляя,
Вспотевший чулок.

Девчонка свернула
С дороги в кусты
И чулок натянула
До самой звезды.