Антонио Нобре - Мельник ностальгии (сборник)

Я думал: вечен день, не одолеет мгла
Слоновой кости блеск от башни в ясной сини.
Фантазия моя в той башне берегла
Пленённый лунный блик и все мои святыни.

Но птицы детства прочь умчались от земли,
Растаяли вдали, как золотые склоны,
И лунные лучи из башни утекли…

Напрасно я кричу голубкам белым вслед,
Летят ко мне назад на крыльях ветра стоны:
Их больше нет, сеньор! Голубок больше нет!

Спит Жуан… (Ты, мать, скажи,
Чтоб затихли те стрижи,
Не шумели утром рано.
Не будили бы Жуана…)

Восемь дюймов в высоту,
Да четыре вширь сочту:
Знаешь, для орангутана
Был бы он вкусней банана!
Проглотить могла б и кошка!
Знаешь, мельче он немножко
Соловья-щебетуна…
Но поболе, чем луна!

Сон – чудесная стихия…
Ты оставь его, Мария [46]!
Не звоните, звонари!
Море! Тише говори…
Ты, Мария, прикажи,
Чтоб не цвинькали стрижи,
Не шумели утром рано:
Не будили бы Жуана.

Спит Жуан легко, беспечно,
Спит невинно, вечно, вечно!
Просыпаться не спеши:
Мир, как море, для души,
Может унести отливом…
Лучше спи – и будь счастливым!

Спой, Мария, для него
Песню брата своего:
«Нет грустней земной юдоли,
Средство лишь одно от боли:
Если сладко-сладко спишь —
Всё проходит, мой малыш!..»
И позволь ты посему
Спать до старости ему!

Будет мальчик подрастать:
Всё при нём: краса и стать,
Сам Господь росой кропит.
Но всегда, всегда он спит…

День настанет подходящий:
Перейдёт Жуан твой спящий
В мир, неведомый досель,
Как в большую колыбель.
В сновиденьях бытия
Станет … больше соловья.

Но для этого скажи,
Чтоб затихли те стрижи,
Не шумели утром рано.
Не будили бы Жуана…

Протекут без счёта годы…

Станет он седобородый,
И со щёк сойдёт румянец,
Как роняет куст багрянец,
Вот тогда и смерть, как няня,
В сон его войдёт, дурманя.
Выпьет он напиток млечный
И проснётся к жизни вечной,
Приведёт домой дорога:
В тёплые объятья Бога.

Но для этого скажи,
Чтоб не цвинькали стрижи,
Не шумели утром рано:

Не будили бы Жуана…

В былые дни перо своё кровавил,
Покуда жар от углей не угас,
Искал в открытой ране, против правил,
Свои чернила для чеканных фраз.

Вот так я свой молитвенник составил,
О жизни свой бесхитростный рассказ,
Я в нём был прям, ни в чём я не слукавил, —
И, может быть, он растревожит вас.

Молитесь по нему и вы сполна
Поймёте жизнь: нет муки окаянней,
Когда она иллюзий лишена.

О, юноша, земляк, ни ожиданий,
Ни светлых грёз, – знай: эта жизнь – одна
Страстная пятница твоих страданий!

В четыре лампы светом осиянный
В том королевстве, бурь и диких скал,
Поэт родился, гость он был желанный,
Но лучше б к свету он не привыкал.

И верой и мечтою обуянный,
Он начал жить, он красоты алкал,
Но вероломства натиск постоянный
Страшнее, чем ножа в ночи оскал.

Разочарованному всё – едино:
Пусть тех бойцов прямой потомок я,
За солнцем плывших сквозь шторма, ненастья,

Что родина мне, смена властелина?
Будь Карлуш [47], будь рыбак Жозе… Друзья,
Родиться в Португалии – несчастье!

На побережье Доброй Вести летом
В мечтах своих я крепость воздвигал.
И на песке морском перед рассветом
Встал замок – лазурит весь и коралл!

Высокий замок в воздухе прогретом,
И я – властитель, гордый феодал.
Никто в округе не владел секретом
И о моём имении не знал.

Но пыль пустыни с ветром сиротливым
Уже неслась, чтоб праздник мой украсть,
Тоской залечь по башням и оливам.

Мой замок, незабывшаяся страсть!
Я графом был в том возрасте счастливом,
Когда мечты ещё всесильна власть…

О, девственницы, на закате дня
Идущие по ветреным дорогам,
Чаруйте песней пламенной меня,
Бездомному она твердит о многом.

Всесильным голосом в тиши звеня,
Вы пойте о луне в сиянье строгом,
Как волны, тайно солнце хороня,
Прильнут к окрашенным зарёй отрогам.

И свежей песней, песней молодой
Старинные иллюзии омойте,
Ушедшие печальной чередой.

Из-под развалин дома их отройте
И оживите ключевой водой…
Хочу уснуть под звуки песен… Пойте!

Шли светлым лесом: чётки очертанья,
Луна парила, фимиам куря.
Укрыла взор ты, тайна, трепетанье,
Смущением и радостью горя.

И всё же глаз застенчивых блистанье
Из-под ресниц стремилось, говоря
О тех, двоих, чьи не сбылись мечтанья,
Что умерли почти у алтаря.

Луна лила серебряную слизь,
И волосы седыми становились,
Но так при этом молодо вились!

Ты – чудо – в этом облаке белесом!
Писал стихи, мы оба им дивились,
Взволнованные шли мы светлым лесом.

О, не суди коленопреклонённых!
Считать грехи – твоей ли белизне?
Святой меж душ, пороком замутнённых,
Я близ тебя – греховнее вдвойне.

Мне за тебя в церквах уединённых —
Благодаренье Богу в каждом дне,
Глаз не поднять, слезами увлажнённых…
В своих молитвах вспомни обо мне!

Чтоб мысль парила, низости чужда,
И чтобы в день Последнего Суда
Не пасть под грузом страшного итога.

Ведь мой процесс, я знаю наперёд,
Давно в судебном округе идёт,
У комиссара опытного – Бога.

Дни юности моей скользят впустую,
Тихи, как воды чистые реки,
Похожи, как супруги-старики,
Бредущие в каморку обжитую.

Ну, что поделать, я не протестую,
Пусть пробуждения мои горьки,
И пусть, годам весенним вопреки,
И бледен, и печален зачастую.

Не будет у меня ни ярких глаз,
Ни губ-кораллов – юности прикрас,
Ни пылких необузданных стремлений.

Я жить хочу! Но жизнь не для меня:
Коль смолоду преследует, тесня,
Каких же к старости мне ждать глумлений?

О, рыбаки из Пóвоа, о други!
Хочу делить я с вами непокой,
Носить берет трёхцветный, что в округе
Завзятый самый носит волк морской.