Сборник - Народный эпос

Тогда черный бык, сластолюбец-шамхал,
В Тарках в злобной ярости так закричал:
«Ухли, Кулецмин, Дженгутай, Казанище!
Где камень тащите, где – сгнившее пнище,
Устройте завалы, чтоб Хаджи-Мурат
На гибель повел свой разбойный отряд:
Чтоб этот в Хунзахе рожденный осел
Бесславную гибель в предгорьях обрел!
И если его мы не схватим в капкане, —
Всех ханов злодей истребит в Дагестане,
Сардара потом устрашит и Тифлис,
Чтоб в плен ему все генералы сдались.
Он юных девиц у отцов отберет,
А жен – у мужей, как наступит черед!»

Закрыли дороги, и вырыли рвы,
И двинули пушки к переднему краю
Солдаты Аргута – свирепые львы,
Клянется шамхал: «Я врага покараю!»
О землю ударил шамхал сапогом,
Под звуки трубы и под бой барабана
«Ура!» закричал и с вершины кургана
Погнал казаков, чтоб схватились с врагом.

«Хоть сердце иное, мы – веры одной.
Не бейся, отряд милицейский, со мной.
Аргутовы пусть нападут казаки, —
Увидите чудо в ущелье Тарки!»
Мечи обнажив и сказав «Бисмиллах!»,
И рвы перепрыгнув с творцом на устах,
Отважные врезались в гущу врагов.
А их богатырь – да пребудет здоров! —
Солдат истребил, подступивших к завал)',
Как стадо, откормленное на убой.
Он голову чью-то послал генералу, —
Лишь другу вручают гостинец такой!

Взобрался на гору воитель отважный.
И, посохом сделав свой острый клинок,
Он крикнул: «Шамхал двоедушный, продажный,
Что взвесил, то продал, в весах ты знаток, —
Вези на продажу убитых солдат!
Пускай в Казанище арбы заскрипят,
Чтоб трупы убитых в Шуру переправить!
Чтоб опись погибших в сраженье составить,
Пусть сразу же кафиркумухцы придут!..
Но как приготовить арбы в Казан ище,
Когда, ощетинясь, находится тут
Прославленный волк в ожидании пищи?
Но кто же сражаться придет, не сробев,
Когда, как баранов, пугает их лев?»

Домой не успел прискакать из похода —
Доходит нежданная весть до народа.
Ужель Шамилю в этой вести – отрада?
«Убит, говорят, сокол Хаджи-Мурат,
Ослам от кожевников – смерть, говорят!»
Шамиль, о Шамиль, заноситься не надо!
Немало ночей озарил он доселе,

Немало он тесных расширил ущелий!
Когда ты на землю ступил Буртуная,
Шамиль, о Шамиль, как ты бился бы, зная,
Что рядом сражается Хаджи-Мурат!
Шамиль, о Шамиль, дагестанская слава!
Когда гибнут всадники в битве кровавой,
Когда тебя недруги ныне теснят,
На выжженных землях возводят твердыни,
О, если бы сокол помог тебе ныне!
Когда на тебе и чалма полиняла,
О, если 6 он саблей взмахнул, как бывало!
Не знали б мы стен крепостных в Буртунае,
Не знали б казачьих застав в нашем крае!

Легко ли судить и рядить вкривь и вкось?
Письмо генералу отправить пришлось:
Не знает, не скажет ли нам генерал,
Где бык круторогий – имама опора?
Тайлан, что в полон юных девушек брал, —
В каких он краях и вернется ли скоро?
«Опора имама, – охотится бык
На девушек возле грузинской реки.
Тайлан, что пленять чернооких привык,
В твердыне засел, где живут казаки.
Не зная ни битв, ни ночевок тревожных,
Он саблю сломал, что опасна и в ножнах!

Без счета нам дни посылает аллах.
В Аксае – день пятницы, радость в сердцах.
Отправился он для намаза в мечеть,
Но двери велел Аслан-хан запереть:
«Мечеть перед кровным врагом мы закроем!»
Тогда усмехнулся рожденный героем,
На франкский курок пистолета нажал,
И выстрел раздался, и дверь – наповал!
В мечеть он вошел и молитву прочел.
«Джигиты, теперь мы пойдем на Аслана:
Оставив ислам, он к царю перешел, —
В покои дворца мы ворвемся нежданно!»

Ворвался он с горсткой друзей во дворец:
«А ну-ка, Аслан, покажись-ка ты мне!
Не ты ли скакал на гнедом скакуне?
Теперь на нем скачет хунзахский храбрец!»

Но хан, за семью притаившись дверями,
Велел, чтобы женщины вышли, сказав:
«Нет хана, о Хаджи-Мурат, между нами,
Уехал он, вызванный в крепость Хасав».

– «Эй, пчелы! Намаза познав благодать,
Могу ли на вас, на жужжащих, кричать?»
И волк куцоухий пошел к кунаку,
Пошел, перешел через Карби-реку,
То львом он казался, то страшным драконом,
В Нуху он ворвался с лицом разъяренным,
В Нухе дворянина спросил одного:
Найдется ль пристанище здесь для него?
В ответ промолчал иноверец проклятый.
А воин: «Пойдем, нужен мне провожатый».
Вот полдень встает над прозрачным ключом.
Неверному долг пред творцом – нипочем:
Сказали ему, чтоб исполнил намаз, —
Увы, от него услыхали отказ.
«Тот будет убит, кто не славит аллаха.
Тебя не убив, оскверню этот мир!»

Мечом со всего он ударил размаха,
И был на лугу обезглавлен кяфир.

Затем в убежавших ружье он направил,
А близко стоявших клинком обезглавил.
Как будто покой воцарился вокруг,
Но видит: враги появляются вдруг.
Четыре их тысячи было – и конных,
И пеших, со злобою в бой устремленных.

«Без крыльев взлетишь ли ты до облаков?
Теперь не спасешься от наших клинков!
Как волк убежишь ли, задравши овец?
Посмотрим, какой ты на деле храбрец!»

– «Клинки из Египта, – запомните впредь, —
Не крылья ли наши, чтобы в небо взлететь?
Уйдем ли, как мыши, под землю незримо,
Когда наша сила – кремневки из Крыма?»

Сказал и – ни с кем не сравнимый в сноровке
С утра до полудня стрелял из кремневки,
И, тряпкою рану заткнувши свою,
С полудня он в сабельном бился бою.
Каджаров убил он числом шестьдесят
И всех на завале сложил, говорят.
Душа храбреца устремилась в Синах.
Джигиты в смятенье, джигиты в слезах.
У Карби-реки, что его подняла,
Ликуют враги, – да умрут их дела!

Легко Алазани и счастлив Тифлис,
А сами давно ль в лихорадке тряслись!
Теперь Голода, Карабах и Ганджа
Не будут бояться, от страха дрожа.
И там, в Дешлагаре, и рядом, в Шуре,
Спокойно в ночи и на ранней заре.
Во прахе – героя хунзахского тело,
На небо душа храбреца улетела.

Трое братьев удалых
Поохотиться пошли
На высокую скалу,
Соколят в гнезде искать.

На высокой той скале
Спор затеяли они.
Трое спорят удалых,
Мол, кому из них идти—
Соколят в гнезде достать.
Жребий начали бросать.
«Братья старшие мои,
Жребий незачем бросать!»