Демьян Бедный - Том 2. Стихотворения 1917-1920

«День-делень-делень-делень,
День-делень,
День-делень,
Лень,
Лень!..»
На полатях Тит угрюмый.
«Тит, подумай…»
                 «Думать лень!»
«Думать лень!»
Тит лежит, лежит колодой:
«Во! Попробуй, угрызни!»
С этой лодырской породой
Много будет нам возни!
Не жалея крови-поту,
На заглохшей полосе
Дружной ратью на работу
Встанут труженики все.
И когда рабочей рати
Час придет снимать плоды,
Тит, покинувши полати,
Влезет в первые ряды:
«Братцы, я… да всей душою!..
Что коса мне, что метла!..»
Сядет с ложкою большою
Тит у общего котла.
Но… обильною окрошкой
Вряд ли Тит набьет кишку:
Кто-нибудь его же ложкой
Разобьет ему башку!

Как разъяренный хищный волк,
Хозяин щелкает зубами.
Снует народ,
Гремит завод,
Дым из трубы валит клубами.
«Ах, лучше б ты навек умолк!»
Как разъяренный хищный волк,
Хозяин щелкает зубами.

Шумит, гудит, гремит завод,
Глотают жадно уголь печи.
«Эй, не зевай!
Сыпь, поддавай!
Поразомни-ка, парень, плечи!
Готовь пары на полный ход!»
Шумит, гудит, гремит завод,
Глотают жадно уголь печи.

Бегут, ревут грузовики,
Везут полотна, ситец, нитки, –
Везут товар
Не на базар –
Растить купецкие прибытки.
Его получат бедняки.
Бегут, ревут грузовики,
Везут полотна, ситец, нитки.

Пять знаков Р.С.Ф.С.Р.
Горят на вывеске огнями.
Не «Калмыков»,
Не «Ермаков»,
Не «Коновалов с сыновьями»,
Не «Перримонд Леон э фрер», –
Пять знаков Р.С.Ф.С.Р.
Горят веселыми огнями.

Хозяин жалобно скулит,
Бродя весь день вокруг завода,
Весь день, весь день…
Он стал, как тень,
За эти страшные три года.
Тоскует сердце. Грудь болит.
Хозяин жалобно скулит,
Бродя, как тень, вокруг завода.

Парадный ход с дощечкой медной:
«Сергей Васильевич Бобров»,
С женой, беременной и бледной,
Швейцар сметает пыль с ковров.
Выходит барин, важный, тучный.
Ждет уж давно его лихач.
«Куда прикажете?» – «В Нескучный».
Сергей Васильевич – богач.
Он капиталов зря не тратит.
А капиталы всё растут.
На черный день, пожалуй, хватит, –
Ан черный день уж тут как тут.

Пришли советские порядки.
Сергей Васильичу – беда.
Сюртук обвис, на брюхе складки,
Засеребрилась борода.
Нужда кругом одолевает,
Но, чувство скорби поборов,
Он бодр, он ждет, он уповает,
Сергей Васильевич Бобров.
Когда Колчак ушел со сцены,
Махнули многие рукой,
Но у Боброва перемены
Никто не видел никакой.
Юденич кончил полным крахом:
У многих сердце в эти дли
Каким, каким сжималось страхом,
А у Боброва – ни-ни-ни.
Деникин – словно не бывало,
Барон – растаял аки дым.
Боброву, с виду, горя мало, –
Привык уж он к вестям худым.
И даже видя, что в газетах
Исчез военный бюллетень,
Он, утвердясь в своих приметах,
Ждет, что наступит… белый день.

И вдруг… Что жизнь и смерть? Загадка!
Вчера ты весел был, здоров,
Сегодня… свечи, гроб, лампадка…
Не снес сердечного припадка
Сергей Васильевич Бобров.

Бубнит псалтырь наемный инок
Под шепоток старушек двух:
«Закрыли Сухарев-то рынок!»
«Ох, мать, от этаких новинок
И впрямь в секунт испустишь дух!»

Святое царство правды строится
   В родимой стороне.
Незримой много силы кроется
   В народной глубине!
Вставайте ж, новые работники,
   Рожденные в борьбе!
Поэты, пахари и плотники,
   Мы вас зовем к себе!
Встань, рать подвижников суровая,
   Грядущего оплот!
Расти и крепни, завязь новая,
   И дай нам зрелый плод!

Власть царская народ держала в нищете,
   И в нищете и в темноте.
Народной темнотой держалось наше горе.
Друзья, подумайте о том, что на Руси
   Люд грамотный – что капля в море.
Иного мудрость вся – три буквы на заборе
   Да «отче наш, иже еси».
И вас, читающих простые эти строки,
Молю я: взяв из книг хорошие уроки,
Делитеся потом усвоенным добром
С тем, кто с хромым умом и кто с душой слепою
Бредет, безграмотный, извилистой тропою.
Не по своей вине наш брат и слеп и хром.
Пусть солнца луч блеснет пред темною толпою.
Нам тяжко, а слепым – им тяжелей вдвойне.
Кнут, коим били нас, гулял по их спине,
И ту же, что и мы, они испили чашу.
   Так пусть же, братья, в эти дни
   Плоды свободы, радость нашу,
   Прозрев, разделят и они, –
Разделят и поймут, идти с кем надо в ногу,
Чтоб выйти на простор, на светлую дорогу.

Полицмейстер Кмита в Ломже
Был и взяточник и вор.
«Ну, подлец, и костолом же!» –
Шел про Кмиту разговор.

   Станислав Адамыч Кмита
   Верным был слугой царю.
   «Взят рабочий!» – «Морда бита?»
   «Точно так!» – «Благодарю!»

Был со всеми одинаков
Полицмейстер боевой:
Русских бил, порол поляков,
Измывался над Литвой:

   «Полицейские участки
   Не затем, чтоб пустовать! –
   Арестуешь для острастки,
   Перестанут бастовать!»

После Кмитова ареста
Шла всегда все та же речь:
«Нет на мне живого места!»
«Ох-ти, брат: ни сесть, ни лечь!»

   Кмита был, весьма понятно,
   У начальства на виду
   И отмечен был трикратно
   В девятьсот шестом году.

В год осилив «три барьера»,
Не лежал он на боку,
Глядь, взнесла его карьера
Полицмейстером в Баку.

   А в Баку, что день, то свары,
   Что ни ночь – резня, пожар:
   Не армян громят татары,
   Так армяне жгут татар.

Кмита крови не гнушался,
Лютым коршуном кружил,
То с татарами якшался,
То с армянами дружил.

   А в накладе – те и эти:
   Всякий в спину ждет ножа.
   Кмита плел искусно сети,
   «Честно» родине служа.

Он – слуга богатых классов,
Враг – «рабочей мошкары».
Сам Тагиев и Гукасов [19]
Щедро шлют ему дары.

   Он – церковно-православный,
   Он – российский дворянин,
   Первым пьет бокал заздравный
   Ради царских именин.

Кмита – пайщик в общем риске:
Черносотенцам он – свой,
Он в погромной переписке
С Петербургом и Москвой.

   Кто сказал, что Кмиты предок?..
   Кмита истинный русак!
   Ан случилось напоследок,
   Что попал русак впросак: