Вячеслав Воробьев - ЛиПа

Повернувшись к окнам Лувра

Худенькой спиной.

(Валерий Ходулин. Монолог брата)

Коридоры в Лувре узки.

Времени в обрез.

Но Ходулин — парень тульский:

Боком — и пролез.

Нет, не зря просил он визу

Не в пример иным,

Если даже Мону Лизу

Видел со спины.

Он пожал Венере руку,

Ощутив кольцо.

Нике преданно, как другу,

Заглянул в лицо.

И смотритель, зыркнув остро,

Молвил, чуть дыша:

«Вы, простите, Калиостро?»

Он в ответ: «Левша!»

Мне вдруг маленькой стать захотелось...

Чтоб подраться с каким-то мальчишкой,

Бросить мячик в чужое окно,

Чтоб мультфильмы о волках-трусишках

Посмотреть с наслажденьем в кино.

(Елена Бондарева. Жду весну)

Поиграю с соседскою кошкой —

Над бумагой чуток подышу.

Брошу мячик в чужое окошко —

И про это стишок напишу.

Я готова с мальчишкой подраться,

Если вдруг вдохновения нет,

А от фильма про Волка и Зайца

Впечатлений — на целый сонет!

Ах, Поэзия, взрослое дело!..

Без неё не прожить мне и дня.

Кукла Маша в передничке белом

Восхищённо глядит на меня.

Феодосия, Керчь, Таганрог —

крайний север античного мира.

Значит, тоже их что-то манило

из обжитых давно городов?..

Лишь презревший домашним теплом

ощутит, что пространство открыто...

Вот зачем покидали свой дом

сибариты роскошного Крита.

(Владимир Британишский. Открытое пространство)

Тира, Ольвия и Херсонес...

Приоткрыть их рождения полог

может только могучий Зевес

и посланник его — археолог.

Без излишних доказано слов

то, что грекам чуть-чуть не хватало

самой малости: леса, рабов,

хлеба, рыбы, скота и металла.

Если власти грозили судом,

если в общество двери закрыты —

лишь тогда покидали свой дом

эмигранты Коринфа и Крита.

Но работы научных светил

не указ для большого поэта,

за романтикой он снарядил

сибаритов Афин и Милета.

И, гиматий одев на хитон,

собирались они на агоре,

выпивали прощальный ритон

и кричали: «— О горе нам, горе!

Мы богаты и знатны. За что?

Мы откупимся, дай нам возможность!

В нашем возрасте плыть за мечтой?!

Пожалей хоть заслуги и должность!»...

Как на новый пергамен строка,

ляжет Понтом Эвксинским дорога:

«В глушь, на север, всех в Тмутаракань!!!»

(Это чуть поюжней Таганрога).

Алексею Пьянову

Дороги, которые нас выбирают, Алёша,

прекраснее тех,

по которым и мы могли бы пройти.

(Пётр Вегин. Серебро)

Ты помнишь, Алёша, дороги любимой Тверщины,

где, следом за Пушкиным, часто и ты проходил...

Но самой прекрасной дорогой,

достойной такого мужчины,

считаю я ту, где тебя повстречал «Крокодил».

За фермой рощу молодую

Морозец щиплет по утрам.

(Иван Ветлугин. Долгота дня)

Берёзку солнышко ласкает,

К девчонкам холод пристаёт,

В землицу дождик проникает,

А в хату ветерок снуёт.

Снежок ложится на дорогу,

Туман от взоров спрятал рожь...

Все парами! И слава Богу!

Известно дело — молодёжь!...

Я по нраву далеко не чинна,

Говорлива смолоду — нет слов!

Но всегда мне нравились мужчины

Редкостной породы молчунов.

(Ирина Волобуева. Цветные ветры)

...Никогда не обругают в споре,

Хоть имеют мнение и взгляд,

И в любом нелепом разговоре

Ничего в ответ не возразят.

Эта уходящая порода —

Джентльмены до мозгов костей.

Как среди галдящего народа

Мне от них дождаться вдруг вестей?!

Трепачи на пляжах и бульварах...

Болтуны гребут себе чины.

Только мне они совсем не пара.

Где ж вы, дорогие молчуны?

Видно, очень веские причины

Держат их по кельям и углам.

Жаль, что молчаливые мужчины

Избегают говорливых дам.

Туманные латышские коты

моих речей почти не понимали.

Пушась своими царскими хвостами,

спешили прочь, — но можно ли винить:

у них в глазах всегда стояла грёза.

(Татьяна Глушкова. Выход к морю)

...Томясь в столичной праздной суете,

устав от ежедневных упражнений

со словом, я решила отдохнуть

и побродить по прибалтийским дюнам.

Вначале одиночество в меня

вселяло равновесие и мудрость,

но по прошествии немногих дней

я с удивленьем стала ощущать

необходимость в дружеском общенье,

а так как люди часто избегали

тоскующего взгляда моего,

то я почла себе за честь вступить

в беседы с местными котами, коих много

бродило в те часы на побережье.

Туманные латышские коты

моих речей почти не понимали.

Пушась своими царскими хвостами,

спешили прочь, — но можно ли винить:

у них в глазах всегда стояла грёза,

как у героев Гамсуна и Грина.

Когда с поклоном к старшему из них

я подошла, чтоб выяснить причину,

которая их явно заставляет

упорно не искать со мной контакта,

он сделал мне ответный реверанс

и произнёс: «Мы так привыкли слышать

стихи, что здесь слагали Северянин,

Самойлов, Райнис, Бальмонт, Межелайтис...

Вы ж нам читаете, простите, прозу».

Влюбился до бровей,

Лишь ум,

Что чуть повыше,

Чуть-чуть ещё свободен

От неё.

(Игорь Грудев. Маятник)

Все говорят:

Любовь!..

Да что в ней толку?!

Я

Светлый ум для музы

Берегу.

Влюбляюсь только по уши,

Поскольку

Извилин в них

Чуть меньше,

Чем в мозгу.

Опять меня влюбиться угораздило

На рубеже грядущих холодов.

(Анэс Зарифьян. Притяжение)

...Прослушал я вчера прогноз по радио

И вижу — совершенно не готов.

Авантюризм — таскаться на свидание

В преддверье гололёда и пурги!