Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

Чтобы месяцы, женившись на неделях тех,
Самоцветными камнями рассыпали смех.

Чтоб, собравшись как двенадцать, спел их хоровод:
«Полночь Года! С Новьм Счастьем! Новый Год идет!»

Белая панна гуляла по Небу, сеяла там маргаритки,
Светлые тучки кругом завивались в длинные белые свитки.

Белая панна протяжным напевом вызвала гроздья сирени,
Белой сирени вкруг белых балконов, в замке, где белы ступени.

Вишенье млело, цветы осыпались, новые нежно блестели,
Белые сосны высоко вздымались, белые пышные ели.

Заячьим пухом убрались дорожки сада и частого бора,
Заячьи уши мелькали меж веток, в матовых сцепках узора.

Лебеди стаей сбирались, кружились, белым сияньем светили,
С Белою панной играли, резвились, лили ей отсветы крылий.

Белая панна взяла одуванчик, все разлетелись пушинки,
Дети земные окутались в иней, звездно плясали снежинки.

Солнце – всемирное пламя,
Окно небесных пиров,
Круговое желтое знамя,
Над битвой и пляской миров.

Солнце – яркая чаша,
Зеркало дружных светил,
Радость и молодость наша,
Зелень стеблей из могил.

Солнце – кружащийся гений,
Учащий ликом своим,
Пьяность зверей и растений,
Рдяность и пьяность сквозь дым.

С высокой башни
На мир гляжу я.
С железной башни
За ним слежу я.
Несется Ветер,
Несется Ветер,
Несется Ветер,
Кругом бушуя.

Что миг текущий,
Что день вчерашний,
Что вихрь бегущий,
Как зверь, над пашней.

Бегущий мимо,
Неуловимо,
Как гроздья дыма,
Вкруг стройной башни
На мир всегдашний,
Светло гляжу я.
С высокой башни
За ним слежу я
И злится Ветер,
Кружится Ветер,
И мчится Ветер,
Кругом бушуя.

То, в чем страх для вас,
  Вечно-близко мне
Я – Змеиный глаз,
  Я горю в Огне.

Я – Перистый змей,
  Изумрудный сон,
Я – Волшебный Фей,
  Мне мой смех – закон.

Захочу чего, –
  Вот оно уж тут,
Вот я мчу его,
  На крылах минут

На огне минут,
  В брызгах ярких слов.
Хорошо цветут
  Опьяненья снов.

    Уйдемте под тень, –
О, панны! О, панны! – и будем играть в поцелуйные прятки.
    У Поляков Троицын день
    Зовется Зеленые Святки.
Уйдемте под свежую тень, поцелуи под тенью так сладки.

    О, лес, ты нас тайной одень!
За вегками ветки, прогалины, глуби, лесные загадки
    То, панны, ваш день,
    Не белые, нет, изумрудные Святки.
Уйдемте в мгновеньях под вечную тень, поцелуи под тенью так сладки.

Ты помнишь, в нежной ясности,
Равнины, в их безгласности,
И весь сквозистый лес,
Тоскующий, и чующий,
Что вот, теплом чарующий,
Уж близок час чудес.

Все было в ожидании,
И в утреннем мечтании,
И пахло так землей,
Еще вчера оснеженной,
Сегодня же разнеженной
Фиалковой мечтой.

Блаженно, став на грань предела,
Не жаждать больше ничего.
Ты так красиво опьянела
От приближенья моего.

Сейчас последняя завеса
Совсем растает между нас
О, как красиво в храме леса,
Неповторяемости час!

Светлое платье на темной подкладке
  Было надето на ней.
Стал я играть с ней в загадки и в прятки,
  Между расцветами дней.

Стал я играть с ней под куполом Ночи,
  Звезды слагались в цветы.
Бездна возникла живых средоточии,
  Ярких среди черноты.

Сказки слагались, и страшны, и сладки,
  С каждой минутой страшней.
Белое платье на темной подкладке
  Было так тесно на ней.

Кузнец, кузнец, ты скуй мне венец,
Ты скуй мне венец золотой,
Чтоб жизнь мне светила по самый конец,
И была бы всегда молодой.

Из остатков, кузнец, скуй мне перстень злат,
Скуй мне перстень злат поскорей,
Чтобы, к счастью пойдя, не пришел я назад,
К пустырям тех изношенных дней.

Из обрезков ты скуй золотую иглу,
Золотую иглу ты мне скуй,
Чтобы вышил я в ткани мирской, там в углу,
Век горящий, один поцелуй.

Ко мне пришла
Богиня Лада.
Нежна, светла,
Она была,
Как предрассветная прохлада.

Я целовал,
Твердя: «О, Лада!»
Я ей давал
Любви фиал,
Она шепнула мне: «Не надо!»

Но день алел,
Как розы сада.
И стал я смел,
Любил, горел,
И стала розовою Лада.

И понял я.
Что есть услада.
«Моя! Моя!»
«О, ты змея!»
Шепнула мне, слабея, Лада.

Уже распались куколки,
  Их бабочки прожгли.
Пушистые распуколки
  На вербах зацвели.

Пред Вербным воскресением,
  Всех тех, кто молодой,
С усмешками, и с пением,
  Обрызгали водой.

Водою обливали их:
  Пусть свежей будет грудь.
И вербой ударяли их:
  Как верба нежным будь.

Втыкали вербу малую
  За образа, в углах,
Чтоб силой смертно-алою
  Не встал пожар в домах.

Свети нам, радость здешняя,
  Цветы, земля, вода.
Цвети нам, верба вешняя,
  Цвети с Весной всегда.

На опушке, вдоль межи,
Ты, душа, поворожи.
Лес и поле осмотри,
Три цветка скорей бери.

Завязавши три узла,
Вижу я: Заря – светла.
И срываю я цветок,
Первый, синий василек.

И тая в душе завет.
Я срываю маков цвет.
И твердя любви слова,
Вижу третий: люб-трава.

Вижу, вижу, и зову: –
Сердце, рви же люб-траву.
Но душа едва жива:
Опьянила люб-трава.

Все цветы я рвал, спеша,
И смела была душа.
Только тут минуту длю: –
Слишком люб-траву люблю.

Как сорвал я василек,
Было просто невдомек.
И не спрашивал я, нет,
Как сорвать мне маков цвет.

А уж эту люб-траву
Как же, как же я сорву?
Сердце, знак! Отдай скорей
Люб-траву – любви моей!

Воздушность. Несколько цветков,
Знакомых, полевых,
Из тайных, в сердце, родников
На волю манят стих.