Дмитрий Кедрин - Избранные произведения

(из-под кровати)
Мне страшно!

(заглядывая под кровать)
Там кто-то есть. Посмотрим, что за гусь.
Ах, это ты! Вылазь, трусливый олух!

Я до смерти покойников боюсь!
Учитель мой! Не надо звать за стол их!
(Вылезает.)

Спросонок ты иль вовсе во хмелю
Попал сюда?

Простите… грех случился…

(указывая на рисунок флорина)
Монету ты нарисовал? Хвалю!
Ты хоть чему-нибудь да научился
У Миревольта.

Видит бог, — не я!
Во-первых, мне…

А в-третьих и четвертых,
Ты станешь врать, господь тебе судья!

Я вас прошу, не вызывайте мертвых!

(улыбаясь)
А надо бы! Не стану, так и быть…
Зачем пожаловал в мою обитель?

Я воротился, чтобы изучить
Секреты вашей техники, учитель.

А Миревольт?

Какой уж колорит
У Миревольта! И рисунок пресный!
А как о вас он грубо говорит!

Вот это мне совсем неинтересно.

Позвольте мне вопрос задать: у вас
Светлейший принц Тосканы был, я слышал?
Про эту честь из уст в уста рассказ
Идет по Амстердаму!

Был, да вышел.

Не понимаю, сударь, ничего.

Я указал ему, как говорится,
Где бог, а где порог: прогнал его.

Вы выгнали?!

Я выгнал.

Принца?!

Принца.
(Раздумывает.)
Ну, что ж! Пожалуй, я тебя приму.
Мне пригодятся двадцать пять флоринов.

(хватается за живот)
Ох, как вредит желудку моему
Ост-индская новинка — мандарины!

В чем дело, Флинк?

Схватило за живот!
(Про себя)
Вот влопался! Как мне сбежать отсюда?
(К Рембрандту)
И гнет, и режет, и кидает в пот!
Я к вам назавтра непременно буду,
А нынче болен.

Убирайся, пес,
Покуда я тебя не выгнал взашей.

Кто был тут?

Флинк.

Он ног бы не унес, —
Застань меня здесь, — из мансарды нашей!

Фабрициус! Вот и конец пришел
Моей последней маленькой надежде…
(Хватается за сердце.)
Но что со мной? Мне так нехорошо
Еще ни разу не бывало прежде!
Кровь бьет в виски, густа и горяча.
В глазах желтеет, ноги холод студит…
(Падает на руки Фабрициуса, который несет его на постель.)

Вам нужно лечь. Я позову врача.
Невестку вашу позову…
(Выбегает в коридор и зовет.)
Эй, люди!

(лежит один на постели)
Ни дня, ни ночи. Черная дыра.
Как бьется сердце! Уж не смерть ли это?
Старик Рембрандт! Пришла твоя пора,
Пора последнего автопортрета.
Как в океан сливаются ручьи,
Так мы уходим в мир теней бесплотный.
(Обводит глазами комнату.)
Лишь вы, душеприказчики мои,
Мои эстампы, папки и полотна, —
Идите в будущее. В добрый час.
Возникшие из-под музейной пыли,
Откройте тем, кто будет после нас,
Как мы боролись, гибли и любили,
Чтоб грезы те, что нам живили дух,
До их сердец, пылая, долетели,
Чтобы в веках ни разу не потух
Живой и чистый пламень Прометея!

Меня поставил грозный судия
Посредником между тобой и небом.

Посредникам не очень верю я:
Один из них уже пустил без хлеба
Меня по миру.

Не кощунствуй. Ты
Собраться должен в дальнюю дорогу.
Покайся мне, и в нимбе чистоты,
Как блудный сын, ты возвратишься к богу.

Как будто не в чем. Я в труде ослеп,
Не убивал, не предавал, работал,
Любил, страдал и честно ел свой хлеб,
Обильно орошенный горьким потом.

Святая дева раны освежить
Придет в раю к твоей душе усталой.

Я старый гез. Я мельник. Я мужик.
Я весь пейзаж испорчу там, пожалуй.

Ты святотатствуешь! Как ты упал!
Ужель ты бога не боишься даже?

Уж не того ль, что сам я создавал
Из бычьей крови и голландской сажи?
Оставь меня. Пусть мой последний вздох
Спокойным будет…

(поднося к его лицу распятие с изображенным на нем Христом)
О грехах подумай!

(глядя на распятие)
Как плохо нарисован этот бог!
(Умирает.)

Войдите, люди. Этот грешник умер.

Едва велел я постояльцу, чтоб
Он выбрался, — а он умри в отместку!
Да кто ж теперь ему закажет гроб?
Тут есть родные?

Я его невестка.

Ты и неси расходы похорон!
Коль хочешь, гробом я могу заняться.

Ах, батюшки! А сколько стоит он?

Пустое, дочка: гульденов пятнадцать.
Магдалина ван Лоо
Пятнадцать гульденов! Ведь вот дела!
Ах, сударь, всю мою досаду взвесьте:
Двух месяцев я с мужем не спала,
И вдруг — плати за похороны тестя!

Кто умер тут?

Бог знает кто. Рембрандт.

Не знать Рембрандта — это стыдно прямо!
Да это туз! Бумажный фабрикант!
Краса и гордость биржи Амстердама.

— Такой богач — и умер!
— Тс! Не плачь!
— Мы все в свой срок червям послужим пищей.