Илья Чавчавадзе - Стихотворения и поэмы

Нет, я рыцаря не хвалю,
Умеющего воевать,—
Хвалю того, кто грешной земле
Правду в лицо посмел сказать.
С хулителем правды вступившего в бой
Я рыцарем мужественным зову:
С малой овечкою ласков он
И может смело ответить льву.

Разум молвил: «Заставил я
Зябь вспахать на буграх крутых,
И для всходов семян набрать,
И на пашне посеять их.
Я бессильному силу дал,
Чтобы мог он землю пахать».
Сердце молвило: «Да, ты прав,
Но мне разреши сказать.
Всё засеянное мной
Ты велел пройти бороной,
И сухие эти бугры
Поливать мне моей слезой.
Потом, кровью пришлось растить
Мне посеянный в поле злак,
А когда всколосилась рожь,
Мне пришлось убирать сорняк.
Жатву снял я, связал снопы
И остался сам с сорняком.
А чтоб поровну всё делить,
И не думаешь ты о том.
Разум! Истина та стара:
Не внушишь тебе путь добра!»

Ты прекрасна, родная моя страна,
Лучше края в мире не знаю я, —
Но чем больше красу твою познаю,
Тем сильнее душой страдаю я.
На тебя глядеть — не насытить взор,
Не насытить слух, тебя слушая,—
Отчего ж, скажи, возлюбив тебя,
Истерзал и сердце, и душу я?
Ты всевышним богато одарена,
Ты венец его мироздания,—
Но чем больше вижу я благ твоих,
Тем больнее мои страдания.
Ты любому на помощь придешь в беде,
Не откажешь в своем обилии, —
Почему ж, чем богаче ты и щедрей,
Тем грустнее мне и тоскливее?
Отчего, страна родная моя,
Я томлюсь под твоими звездами?
Почему умирает моя душа
Там, где всё для радости создано?

Да, я — рай!.. Но что вы творите в нем!..
Сын мой слабый, не зря терзаюсь я…
Вы свой рай превратили в кромешный ад,
Отравили враждой и завистью!..
Я могла бы стать царством вечной любви,—
Но, увы, лишена благодати я:
Вы грызете друг друга в райской тени,
Изрыгая брань и проклятия!..
Я щедра!.. Но горе сынам моим, —
Не хотите вы жить по-доброму;
Вы святое святых осквернили грехом,
И добро вашей злобой попрано!

Накормить-напоить я вас всех могу —
Вы ж друг друга едите поедом…
Сколько вами, отвергшими кладезь мой,
Братской крови выпито, пролито!
Виноградник пышный и райский луг
Обратятся в пустошь бесплодную,
Коль святой росой их не окропит
Сердце чистое, благородное.

Зажглось над миром дивное светило
И, разогнав остатки темноты,
Величественным светом озарило
Кавказских гор высокие хребты.

И в этот миг, над горною грядою
Блистая белоснежной головой,
В пространстве между небом и землею
Возник Казбек, суровый и немой.

В начале дней из недр земного лона
Его взметнули сонмы адских сил,
Но, разорвав главой полнебосклона,
Он изнемог и в воздухе застыл.

И вот — гигантским ледяным кристаллом
Его глава под солнцем замерла,
И в дольний мир глядят, грозя обвалом,
Его снегов тяжелые крыла.

Как будто ждет он лишь трубы господней,
Чтоб в Судный день низринуться с высот
И самому погибнуть в преисподней,
И погубить с собою весь народ.

Но это утро было так прекрасно,
Так радостно струились волны рек,
Что даже полный ярости опасной
Смирился очарованный Казбек.

Небесному спокойствию внимая,
Безмолвная покоилась земля,
И небеса от края и до края
Свой дивный свет струили на поля.

Лишь разум мой, испытанный судьбою,
Не обольщался этой тишиной.
«Не верь, — шептал он, — счастью и покою:
Лгут небеса, лукавит мир земной.

Не в первый раз на этот мир злосчастный
Блаженная нисходит тишина,
Но никогда судьбы его ужасной
Не изменяла к лучшему она.

Всё это ложь, что видишь ты сегодня.
Мир негодует, бедствуя давно.
Поистине, проклятие господне
В безмолвии его заключено!»

Но прелесть утра все мои сомненья
Развеяла во мне, и наконец
Душа моя познала утешенье
В надежде, животворной для сердец.

Проникнутый блаженным упованьем,
Я погрузился в сладостный покой,
И сердце, истомленное страданьем,
Любовью озарилось неземной.

Могучей верой в мировое благо
Опять душа наполнилась моя,
И спала с глаз моих завеса мрака,
И слух воскрес для звуков бытия.

И дивные предстали мне виденья,
Исполненные мудрости, и в них
Таинственное было обольщенье
Для сокровенных помыслов людских.

На высоте Казбека отдаленной,
Сверкая белоснежной сединой,
Чудесный старец, в думу погруженный,
В тот ранний час предстал передо мной.

Глаза рукой от солнца заслоняя,
Смотрел он вдаль, где у подножья скал
Могучий Терек, волны погоняя,
Как злобный лев, метался и стонал.

Прислушиваясь к яростному вою
Мятежного питомца своего,
Громада гор стояла над водою
И повторяла возгласы его.

И путник, пробираясь по теснине,
Дрожал от страха, и зеленый лес
Шумел вдали, и посреди долины
Текла Арагва, полная чудес.

Люблю тебя, Арагва! Ты была
Свидетельницей доблести грузинской.
В былые дни страна моя цвела
У вод твоих красою исполинской.

Давным-давно, во мраке прошлых дней,
Ты видела расцвет страны моей
И колыбель отцов моих качала…

И чудится — от самого начала
Предания страны моей родной
Сокрыла ты холодною волной.

Там, где твои бушующие воды
Приемлет осторожная Кура,—
Там бой кипел, там спорили народы
И кровь лилась с утра и до утра.

Поистине родной грузинской кровью
Здесь орошен земли моей оплот.
О, сколько раз с печалью и любовью
Смотрел я в глубь прозрачных этих вод!

Что я искал? Забытое былое?
Погибшее отечество святое?
Не знаю я… Но кровь далеких дней
Дымилась над отчизною моей.

Но ни леса, ни горы, ни долины,
Ни залитый сияньем небосклон
Не привлекали старца, и с вершины
Не их красою любовался он.

Он вдаль глядел. От края и до края
В многообразном шуме бытия,
Как некая жемчужина живая,
Пред ним лежала Грузия моя.