Илья Чавчавадзе - Стихотворения и поэмы

Вечернею молитвой истомленный,
Стоял он раз у края ледника.
Туманных гор шатер темно-зеленый
Манил его и звал издалека.
Еще, сверкая, солнце не успело
Уйти из глаз, и в золоте огней
Оно, припав к вершине, пламенело,
Как колесо, скатившееся к ней.
Гигантский уголь тлел перед очами,
И запад был охвачен багрецом,
И облако, пронзенное лучами,
Переливалось перед чернецом.
И понял он мгновенное обличье
В природе существующих начал,
И дивный образ божьего величья,
Весь потрясенный, в солнце различал.
И вдруг оно померкло, и свирепо
Дохнул в пещеру ветер ледяной,
И, закрывая солнечное небо,
Громада туч повисла над землей.

Громада туч повисла над землею,
Как будто в небе встретилась с врагом,
И, молнией сверкнув над головою,
Обрушила на землю первый гром.
И вздрогнула вселенная от страха,
И тяжкий мрак упал на листья трав,
И грянул град, перед лицом монаха
По ледяной скале зарокотав.
И этот град, и молнии сверканье,
И этот грохот яростных громов,
И облаков безумное метанье,
И злобное дыхание ветров —
Всё это вдруг смешалось воедино
И разразилось, словно божий гнев,
Который небо свергло на долины,
Людского беззаконья не стерпев.
И удалился инок потрясенный,
И пред иконой матери святой
Молил ее, коленопреклоненный,
Вернуть земле утраченный покой.

И вдруг, когда всё небо раскололось
И молния ударила из мглы,
Монах услышал чей-то робкий голос,
Зовущий у подножия скалы.
Монах взглянул в ущелие — и что же?
За звенья цепи ухватясь рукой,
Какой-то путник звал его… О боже,
Как очутился он перед скалой?
Коль вправду был он сыном человека,
Что привело несчастного сюда,
Когда под кровлю своего ночлега,
Дрожа от страха, прячутся стада?
«Ты человек иль демон преисподней?» —
Спросил монах и услыхал ответ:
«Я — человек по милости господней,
Спаси меня, святой анахорет!
Я — человек, но свод небес расколот,
Холодный ливень хлещет всё сильней.
Что ж медлишь ты? Меня измучил холод,
Дай мне приют под кровлею твоей!»

«Ты прав, пришлец! Священная обитель
Спасет тебя, коль ты не злобный тать.
Но если ты — лукавый соблазнитель,—
Знать, сам господь желает испытать
Монаха грешного… Да будет с нами
Его святая воля! Ухватись
За эту цепь и, встав в звено ногами,
Как по ступеням, кверху поднимись».
И вот из бездны пропасти пустынной
Поднялся путник, слаб и изнурен,
И сам монах, склоняясь над стремниной,
Помог ему… Но кто же, кто же он?
Не рассмотрев пришельца на пороге,
Монах сказал: «Иди за мной вослед!
Кто б ни был ты, забудь свои тревоги:
Здесь божий дом, и он спасет от бед».
И он повел пришельца за собою,
И в келье был всё тот же черный мрак,
И только уголь, тлея под золою,
Неверным светом освещал очаг.

И думал схимник: «Если матерь божья
Его ко мне впустила на ночлег, —
Как видно, он не осквернился ложью,
Когда предстал сюда как человек».
А гость его, не проронив ни слова,
Присел к огню и уголья раздул,
И, весь дрожа от холода ночного,
Над очагом ладони протянул.
«Какая ночь! — промолвил посетитель. —
Как свищет ветер над твоей скалой!..»
И задрожал, как лист, пустынножитель,
Девичий голос слыша пред собой.
Ужель судьба послала испытанье?
Ужель явилась женщина к нему?
Ужель она, смутив его сознанье,
Повергнет душу в пагубную тьму?
Ужели бог судил ему сегодня
Все искушенья плоти побороть?
Так пусть же воля сбудется господня
И да молчит бунтующая плоть!

«Святой отец, хоть малую вязанку
Дай хвороста! Хоть несколько полен!
Я завтра утром встану спозаранку
И сколько хочешь принесу взамен!»
И вот монах дрожащими руками
Принес ей дров, и пламя очага
Вдруг вспыхнуло у них перед глазами
И озарило келью бедняка.
И перед взором схимника святого,
Презревшего житейские мечты,
Под сводами божественного крова
Явилась дева чудной красоты!
Без ложного смущения и страха
Она сидела около огня
И пристально смотрела на монаха,
Как лань лесная, шею наклоня.
И жар очей прекрасного созданья
Был так неистов, так неукротим,
Что даже пламя, вспыхнув на прощанье,
Бледнело, угасая, перед ним.

Когда б любовь явиться пожелала
В наш бедный мир, наверно, и она
О красоте иной бы не мечтала,
В девических чертах воплощена!
Кто б мог сказать, что спорить с красотою
Не в силах был чудесной девы нрав?
Пред нею зависть стала бы немою,
Несовершенных черт не отыскав!
Кто б устоял пред этими очами,
Пред этим ликом, сладостным, как сон,
Пред этими волшебными устами,
Где поцелуй любви напечатлен?
Кто б мог красе такой не покориться,
Взглянув на эти нежные черты?
Ведь даже зверь и тот угомонится
Перед лицом столь дивной красоты!
И покорился схимник ей бесстрастный,
Угрюмый житель каменных могил,
И, замерев, с тревогою безгласной
На деву взор плененный устремил.

«Дитя мое, — сказал пустынножитель,—
Откуда ты? В ужасный этот час
Что привело тебя в мою обитель,
Когда всё небо рушится на нас?»
— «Пастушка я… На этих горных склонах
Моих овец пасу я с малых лет.
Но здесь, вверху, так много трав зеленых!
И поднялась за стадом я вослед.
О, как прекрасен вечер был сегодня!
Такого я не видела давно.
Сияло солнце, как лицо господне,
Короною лучей окружено.
И долго-долго в небо я смотрела,
И вслед за стадом шла я без конца,
И сердце так неистово звенело,
Что я забыла про совет отца.
„Не верь, дитя, коварному Казбеку, —
Предупреждал не раз меня старик,—
Пусть весь в лучах он виден человеку —
Глядишь, и ливень хлынет через миг!“

Что сделаешь? Ведь сердце своенравно,
Слова ему — что прошлогодний снег!
И вот, еще сверкающий недавно,
Нахмурил брови ледяной Казбек.
Всё небо разом обступили тучи,
Рванулся ветер, набежала мгла.
Как ни хотела я спуститься с кручи —
Ступить в потемках шагу не могла.
И грянул гром над самой головою,
И град пошел, и наступила ночь,
И разбежались овцы предо мною,
И я была не в силах им помочь.
И впрямь, коварна высота Казбека,
Коль может вмиг покрыться темнотой,
Соединив в себе для человека
И ад и рай, и бурю и покой!
Ах, как нуждалась в отчем я совете!
Зачем я в горы вздумала идти?
Знать, верно, что неправедные дети
Всегда идут по ложному пути!

Сгубила я родительское стадо,
Сама себе наделала хлопот…
Но, знаешь ли, печалиться не надо,
Когда беда нежданная придет.
И не о стаде вовсе я горюю, —
Мне жаль отца… У хижины пустой
Единственную дочку дорогую
Напрасно он сегодня ждет домой.
Не поведет и бровью мой любимый,
Когда узнает о судьбе овец,
Лишь только б мне вернуться невредимой
И успокоить старца наконец.
А град хлестал, и небо надо мною,
Казалось, землю поглотить могло,
И от раскатов грома под ногою
Тряслась скала, вздыхая тяжело.
Что было делать? Где искать спасенья?
Как пережить ужасный этот град?
Довериться ли власти провиденья,
Или дорогу поискать назад?