Илья Чавчавадзе - Стихотворения и поэмы

Тот не мертв, кто умирает,
Жизнь свою отдав народу,
Но навеки погибает —
Кто себе живет в угоду.

Пусть свершатся все напасти,
Пусть близка моя кончина,—
Не хочу, чтобы в несчастье
Мать оплакивала сына.

Положась на милость божью,
Я печаль души нетленной
Уношу с собой к подножью
Вседержителя вселенной.

То, к чему душа стремится,
Уж не сделать мне сегодня,
Пусть же, дети, совершится
Воля дивная господня!

Пусть хранит судьба вас, дети,
От неравной этой битвы.
Мне ж довольно, что на свете
За меня творят молитвы…“

И как будто свод небесный
Раскололся над землею,
И господь, склонясь над бездной,
Посмотрел в лицо герою.

И, коленопреклоненный,
Пал народ перед владыкой,
И замолкнул, изумленный
Духом доблести великой.

Так высокая отвага
Поражает человека,
Ибо сила зла и блага
Беспредельна в нас от века.

Стало жаль царю народа,
И сказал он: „Боже правый!
Да минует нас невзгода,
Да исчезнет враг кровавый!

Царь — слуга единоверцам,
И свое он слово сдержит.
Всякий, кто отмерит сердцем,
Пусть потом рассудком режет.

Час настал… Друзья, прощайте!
В путь меня благословите.
В чем не прав — не осуждайте,
А повинен в чем — простите“.

Дал он знак, труба запела,
И подвел коня стремянный,
И вскочил в седло он смело,
Дивным светом осиянный.

Даже враг, взглянув украдкой,
Мог царем залюбоваться,
Ибо кто еще посадкой
Мог с Димитрием равняться?

И простился царь со всеми,
Кто стоял пред ним доселе,
И, поставив ногу в стремя,
На коней вельможи сели.

Сам святитель, не желая
Преждевременной разлуки,
Из родного ехал края
Проводить царя на муки.

И поехал царь, и свита
Вместе с войском поскакала,
И, несчастием убита,
Вся страна вослед рыдала.

Но покуда поезд царский
Пробирался по пустыне,
В нетерпенье хан татарский
Кликнул клич своей дружине

И, чтоб разом кончить дело,
Приказал сардару, гордый:
„Привези ко мне картвела,
Будь живой он или мертвый.

Если ж он успел укрыться,
Разгроми его владенья —
Будь то крепость, иль столица,
Или бедное селенье“.

И когда в степи безводной
Рать несметная явилась,
Понял царь наш благородный,
Что недоброе случилось.

И сказал он так вельможам:
„Что бы ни было со мною,
Мы несчастью не поможем,
Если будем рваться к бою.

Дайте клятву мне, картвелы,
Что во имя господина,
Как бы ни были вы смелы,
Не поднимет меч дружина.

Все вы будете убиты.
Враг разрушит ваши кровы.
Так ужель из-за обиды
Вы страну предать готовы?

Ради счастия народа
Пусть свершается расплата.
„Отойди, коль нет исхода“ —
Так сказал мудрец когда-то.

Дайте ж клятву, что не встретит
Лютый враг сопротивленья.
В Судный день цари ответят
За напрасные сраженья“.

Что ж вельможам оставалось?
Поклялись, ломая руки!
Кто к стране имеет жалость,
И позор снесет, и муки.

Били в грудь себя картвелы,
Говорили: „Боже правый,
День придет — за это дело
Враг ответит нам кровавый!“

Но гонца уже к татарам
Их владыка посылает:
„Встань, явись перед сардаром
И узнай — чего желает.

Коль ему Димитрий нужен —
Я иду к нему навстречу“.
Поскакал гонец, послушен,
И с такой вернулся речью:

„Царь, враги идут лавиной,
Их сардар в сраженье гонит.
Но коль ты придешь с повинной,
Он страны твоей не тронет“.

И сказал Димитрий снова:
„Коль страна моя спасется,
Значит, ныне кровь царева
Понапрасну не прольется“.

И поехал он к татарам,
Непреклонный и могучий,
И предстал перед сардаром,
И сказал: „Бери и мучай!“

И накинулись, как звери,
На владыку басурмане,
И пред ним открылись двери
Беспримерных испытаний.

Царь, измученный в дороге,
Должен к хану был явиться.
Словно волк в своей берлоге,
Ждал владыку кровопийца.

„Как ты смел, — спросил он важно, —
Быть с моим злодеем вместе?
Отвечай и знай, бесстрашный,
Что настало время мести.

Говорю тебе заране:
Будешь ты лежать в могиле.
Помни: это наказанье
Отменить аллах не в силе.

Но покуда совершится
Изреченное судьбою,
Ты обязан повиниться,
Как преступник, предо мною“.

Царь сказал: „Побойся бога,
Быть судьей моим тебе ли?
Не кичись, что стран ты много
Захватить сумел доселе!

Нет, моих страданий повесть
Пред тобой я не открою.
Будет собственная совесть
Мне единственным судьею.

Не спрошу, зачем я брошен,
Словно вор, в твою темницу…
„Почему ты, коршун, — коршун?“ —
Разве спрашивают птицу?“

Рассердился хан надменный.
С ханом спорить так не смели.
По его указу пленный
Очутился в подземелье.

И закрылась дверь со стуком,
И царя отчизны нашей,
Предавая тяжким мукам,
Окружили крепкой стражей.

И решили басурмане
Испытать его терпенье,
Применяя в наказанье
Нестерпимые мученья.

Словно коршун голубицу,
Хан терзал царево тело
И никак не мог напиться
Кровью дивного картвела.

Как-то раз, упав в избытке
Беспримерной этой муки,
Царь томился после пытки,
На полу раскинув руки.

Кое-как собравшись с силой,
Он поднялся на колени,
И воскликнул он, унылый,
Зарыдав в изнеможенье:

„Боже, — он рыдал, — страданья
Суждены мне в жизни трудной,
Пусть же эти испытанья
Не зачтутся в день мой судный.

Не хочу, чтоб эти муки
Были мне во искупленье,
Но спаси друзей в разлуке
Ради этого мученья!

Распят был твой сын единый,
И за нас погиб он тоже.
Дай и мне своей кончиной
Отстоять отчизну, боже!“

Вдруг лучи во тьме блеснули,
Дверь, скрипя, открылась в сени
И в темницу проскользнули
Две таинственные тени.

Два пришельца осторожных
Поклонились страстотерпцу,
И, узнав друзей надежных,
Бедный царь прижал их к сердцу.

„Царь, — пришельцы прошептали,—
Всё готово! Дверь открыта!
Сила денег тверже стали,
Подкуп — лучшая защита.