Александр Кердан - Избранное

Умеют лгать и страстные уста.
Иудин поцелуй – один из ста!

Куда как чаще предает нас слово:
Одно из двух, оно, увы – Петрово.
Пока еще не прохрипел петух,
Неискренне оно – одно из двух!
Но до зари нам не дано иного…

Из двух одно – идет от сердца слово.
И откровеньем этим дорожа,
К любви стремится каждый миг душа
На грани притяжения земного.

Прощая нам, обид не вороша,
Любовь опять нам сердце открывает
И душу добрым светом омывает,
Которым и спасается душа.

На круги добрыя своя
Стремится встать душа моя.
Любить людей и верить ближним,
И дальним верить однова.
И никого не мыслить – лишним…
Идея, право, не нова.
Но не затасканы слова,
Поскольку так несовременны.
И нравственные перемены
В них обозначены едва…

На круги добрыя своя
Стремится встать душа моя.

Все это было, было, было…
Открытий здесь не совершить.
Но недоверием постылым
Нет сил душе душою жить,
И поиск солнечных традиций
Вотще не может прекратиться,
Хотя бы для души самой…

Так обесчещенной девице
Все снится с белою фатой
Кортеж, алтарь и муж законный…
И мимолетные вороны
Не могут грезы отпугнуть.

Непоправим наш крестный путь,
Поскольку он не нами избран,
Верней, не нами проторен…
Мы, как слепцы во время «измов»
Бредем во тьме с поводырем,
Которого не знаем даже…
А если б знали, все равно —
Душа все видит и подскажет,
Где Божий свет, а где – темно.
И пусть наш путь идет по кругу,
Суля грядущую разлуку,
Стремится встать душа моя
На круги добрыя своя.
…………………
С моей сестрою во Христе
Мы о душе пеклись немало.
Все тетя Зина понимала,
Хоть знала похожденья те,
Какими хвастать не годится…
Да, ведь не все свята водица!
Была б душа твоя чиста…
Покайся, и тебе простится
Мирская эта суета!

И во спасенье племяша
Молилась тетя и говела,
И приобщить меня хотела…
Да, вот не вышло ничего…
Однако, добрая душа
В богоугодном этом деле
Добилась все же одного —
Меня подбить она сумела
На крестный ход… К кому? – К царю!
Он на Тайнинке, где-то рядом,
Стоит, как будто на параде,
Встречая вешнюю зарю.
И кто ж он? – Ясно, Николай,
У вас, в Свердловске, убиенный…
У нас же – памятник отменный…
Ну-ну, рассказывай, давай!

Вместо Феликса в шинели
Водрузить царя хотели
Да, сробели, не посмели,
Так как мэр не разрешил…
Что, мол, кланяться иконе —
Царь другой теперь на троне,
Да и тощий Феликс в схроне
Злобно губу закусил.
Ждет, когда былые флаги
Пролетарские ватаги
Водрузят над всей страной,
Чтоб вернуться на Лубянку…
Нет, нельзя дразнить охранку,
Пусть хоть трижды царь святой!
Быть ему – слуге народа —
Средь унылых огородов,
Обратясь к Москве спиной.
Благо, церковь перед взором…
Но вокруг полно дозоров,
Чтоб сбежать не смог больной…
Хоть отлит он из металла,
Боль смиреннее не стала
У полковника в груди.
За Россию, за Державу
Он тревожится по праву —
Знавшего хулу и славу
На земном своем пути,
Что назвать не стыдно «крестным»…
И душе в металле тесно,
Хоть и памятник красив.
Он – полковник. Ты – полковник.
Но кому из вас спокойней,
Не ответишь, не спросив…

На выходные выбор пал,
Когда мы в крестный ход пустились.
Но и лукавый, знать, не спал —
Мы как-то странно заблудились.
Конечно, это – не беда,
Что электричка – не туда.
И то, что станция – Тайнинка —
Совсем деревне не родня.
И надо топать по суглинку
К другой Тайнинке аж полдня.
Беда в другом: нельзя сойти
С тропы, как с крестного пути,
Кругом – болота, камыши…
Лишь в отдаленье, за пригорком,
Церковный звон – маяк души,
Что запеклась от жажды коркой
И просит дать воды живой…
Но точно вымерла округа…
И только ястреб контур круга
Чертит крылом над головой.
И солнце, как топор над плахой…
И мы со спутницей моей
Шагаем медленней, трудней,
Припоминая детства страхи.

Как больно рвет железо плоть…
И все ж больнее пониманье,
Что ты не сможешь побороть
Животный страх перед страданьем.
Скользя загривком по столбу,
На перекладине распятый,
С людским проклятием во лбу
Страх молит у судьбы пощады.
Как будто не равно – забыть
О солнце в тесной домовине
Или прощения просить
У скособоченной осины.
Как будто есть иной удел
У тленной нашей оболочки,
Чем вдруг остаться не у дел,
Где – мрамор, тишина, цветочки…
Душа же – птицей – в свой предел
Взмывает, превращаясь в точку.
Потом – в звезду, чей ясный свет
Еще когда-нибудь вернется…
Но страх, пока она – во мне,
Как сердце, аритмично бьется.
……………………..
Чего боюсь? Да все того же,
Чего боялся в детстве я:
Полночной тьмы да кары Божьей,
Да тропки, где ползет змея…
Боюсь – седеет быстро мама,
И мамин век – на волоске
Дрожит, как жилка на виске…
И я в семье вдруг старший самый.
Боюсь – на жизненной стезе
Вдруг изменить себе. В себе
найти бесчестью оправданье…
Боюсь – когда-то, в горький миг,
Поймать в глазах друзей своих
Презренье вместо состраданья.
Боюсь. Не трушу, но боюсь —
Уйти, любовь свою покинув
У века страшного в горсти…
И оттого с судьбой борюсь,
Что страх, как совесть, не отринуть,
Покуда дух не испустил.

Нас страх спасает от беды…
Мы с тетей в поисках воды,
Что жажду духа утоляет,
Взошли на гору и нашли
Того, что звали Николаем…
Он – в мантии из горностаев,
С державой, скипетром в руках,
Но – точно пленник у эпохи,
Чьи – на свободу выйти – сроки
Не могут подоспеть никак.
Вокруг царя и впрямь ограда
Да огородики селян.
Еще какой-то рынок рядом
И чуть поодаль – Божий храм,
Где царь с семейством ставил свечи…
Не зря мы топали полдня!..
Но путь пройти к царю – полегче,
Чем лай цепных собак унять!..
Они к царю нас не пустили,
Так, как ведется на Руси
(Уже не в старом, в новом стиле).
К царю? – Да Боже упаси!
Вдруг бомбу адскую подсунут
Иль правду вздумают сказать?..
Здесь челобитную подать
Чиновный тать мешает втуне.
И даже мертвый царь – запрет,
Коль денежек на взятку нет.
Нам у казанного забора
Битюг с дубинкой дал ответ,
Достойный жулика и вора:
– Закрыт сей царственный объект!