Дмитрий Кимельфельд - В те времена

Тут с Матфеем мы прервались,
Всласть портвейном подковались.
Взяв за Ватерлоо реванш,
Понеслись через Ла-Манш.
Вот Париж — мечта поэта,
Город грёз и тет-а-тетов.
Ну и жизнь, скажу я вам!
Где ни плюнь — шерше ля фам!
Как они шуршат азартно
От Сорбонны до Монмартра!
Что ты там ни говоришь —
А Париж — всегда Париж!
Но скажу я вам, ребятки,
И у них есть беспорядки:
Потому-то в их норе
Льнёт к мужчинам Жан Маре
Тут Матфей икнул сурово,
Попросил законно слова:
— Да, — сказал он, — этот Жан
Лег пятном на парижан.
Но у дам прошу прощенья:
В чем причина извращенья?
А причина, брат, одна —
Там свободы до хрена!
Но не той, родной и близкой
Нашей — праведной марксистской,
А другой, что вывел в рейд
Лжеученый Зигмунд Фрейд.
Буржуазный паралитик-
Псевдопсихоаналитик
Свою совесть от и до
Променял на либидо!
Он твердил, что лишь в подкорке
Жизни главные подпорки,
Что инстинкт наш половой
Управляет головой…
В общем, все идеи слабы,
Если год не видишь бабы.
Запад, надорвав пупочки,
Учит Фрейдовы азы:
Все шизы — на сексопочве,
От простоя все шизы.
Вот Маре и в ус не дует,
А по Фрейду — либидует,
И похерив Интерпол,
Обижает слабый пол.
Я бы все их сучье семя —
Дю Фюннеса, Бельмонодо
Перевез в Нечерноземье
Вместе с ихним либидо, —
Чтоб пощупал этот псих
Грудь ивановских ткачих!
Если б этот Фрейд-развратник
Снял хоть раз с ткачихи ватник
И дошел до нужных дел, —
Он бы враз озигмундел!
Не понять ему, профану,
Что такое вал по плану.
На ивановских харчах
Весь инстинкт его б зачах.
Ну, а мы от вермишели
Не загнулись, не замшели!
И пока фуфло едим —
Наш народ непобедим!

Как приехал я в столицу,
Так с вокзала тачку взял:
Захотелось порезвиться —
Дома ж этого нельзя!
Дернул бабу в «Метрополе»,
Где жрет только зарубеж,
Заказал кебабу с лёлей,
Говорю: «Знай наших, ешь!»
Заказал кило орешков,
Подвигаю — мол, грызи!
Тута к столику неспешно
Гнёт подвыпивший грузин.
Мной накормленной блондинке,
Под влияньем черных ген,
Предложил сплясать лезгинку
Диких гор абориген.
Я, конечно, полон злобы,
Несмотря на буржуёв,
Дал по морде «гамарджобе»
За скорбление моё.
Тут блюстители прибегли,
Руки начали крутить,
Ну, пришлось их, словно кегли
В кегельбане, запустить.
Никакой тебе культуры —
Рогом прут из-за портьер!
А в моей кандидатуре
Весу больше, чем центнер.
Драка — это ж моё хобби!
Покосил их, как овёс.
Побросал я их у «бобик»
И в милицию повёз.
Приезжаю я в участок —
Мне майор и говорит:
«Нынче родятся не часто
На Руси богатыри.
Нам такие геркулесы
Позарез сейчас нужны:
Будешь ты в тяжелом весе
Выступать за честь страны!»
Я девять дней тренировался,
Правила измором взял,
Но один пункт не давался:
Что ниже пояса — нельзя!
На десятый — тренер Боннэр
Мне боржомчика налил:
«Будешь драться в Лиссабоне
Ты с Мухаммедом Али!».
Мы под вечер прилетели,
Заезжаем в «Гранд-отель» —
Там уже нас ждут бабели
И двуспальная постель!
Ранним утром я газету
С переводчицей листал:
Все пророчат Мухаммеду
Очень быструю победу —
И готовят пьедестал.
В ихнем местном «Колизее»
Собралася вся деньга:
На Мухаммеда глазели,
На меня же — ни фига!
Объявили пикировку —
Мохаммед разинул рот…
Ну, — я думаю, — шалёвка,
Во, на публику даёт!
В первом раунде я сдуру
Прямо на него пошёл —
Он мою кандидатуру
Сразу уложил на пол.
Думал — вдарю для порядка!
Но тут совесть будто снег:
Ведь у нас была «разрядка»,
Ну, а главное — он негр!
Я читал у них в газете,
Где ни плюнь — апартеид,
И расист там каждый третий,
Как у нас — антисемит!
Он наносит мне удары,
Находяся весь в ражу…
Проявляю солидарность
И нырками ухожу.
Но — достал меня он свингом…
Слышу — главный рефери,
Наклонившися над рингом,
Объявляет: «Ван, ту, фри!..»
Перед зрителем неловко,
Вот ей богу, счас сорвусь!
Но тут вспомнил, как стыковку
С «Аполлоном» вел «Союз».
Нет, Кубасов и Леонов
Мой не переплюнут нерв:
Хрен с им, с этим «Аполлоном»!
Что возьмешь с него? Он — негр!
Ведь, когда убили Кинга,
Я же сам протестовал!
Встал я, вышел в центр ринга
И Мухаммеда обнял.
Если с близка приглядеться —
Он похожий на пуму.
Видно, доставалось в детстве
На плантациях ему.
…Вот четырнадцатый раунд.
Вижу — гнётся черный хлыст,
Норовит послать в нокаут,
А кричал, что пацифист!
Он же, курва, во Вьетнаме
Отказался воевать!
А на ринге хулиганит,
Как не вспомнить его мать?!
…Но — достал меня растяпа:
Правой — в печень, левой — в дых.
И опять упал я на пол,
Ну, а зал уже затих.
Вижу, он смеётся в профиль,
Думает, что всё ажур!
Тут я вспомнил: наш картофель
Грыз их колорадский жук!
То ж они арабских братьев
Превратили в партизан!
И душа сказала: «Хватит!»
И ещё — «Но пасаран!».
Я вскочил, поправил пояс —
Хватит шуточки шутить,
Вывел я свой бронепоезд
Из запасного пути.
И ударил, что есть силы, —
Так, что хрустнула рука, —
За Вьетнам, за Хиросиму
И за ихнего жука!
Он пол-Африки объездил,
Проповедуя бойкот, —
Я ему по морде врезал,
Чтоб закрыл свои черный рот!
Он согнулся, как сосиска,
Носом пыльный пол буря…
Отливали его виской,
Только думаю, что зря!
Я стоял на пьедестале,
Дикой гордостью томим,
Слушал, как они играли
Наш советский новый гимн!
…Ты, начальник, хоть и смейся,
Но я правду рассказал,
Почему на цельный месяц
На работу опоздал!

Весь слабый пол видал в гробу я —
Он, вродь, пришибленный какой!
Моя невеста просит буер,
Как будто буер есть покой!
Ей говорю: «Матильда, будя!
Где я в селе его найду?!»
Нет: «Подавай мне, Паша, буер,
Чтоб в ем кататься на пруду!»

Её ревную и к столбу я,
А тут наш местный педиатр
Ей рассказал про этот буер
И подарил ей пеньюар!
Ну, педиатру дал по лбу я —
Теперь он лечится в Гагре…
А Машка мне сказала: «Буер
Чтоб был готовый в декабре!»

Негодованием обуян,
Метался я, как ягуар,
А по ночам мне снился буер,
А в нем — Матильдин пеньюар…
Но не в обиде на судьбу я —
Она меня не подвела:
За то, что я построил буер,
Мне Маша сына родила!

Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой!
Он вырастет и сядет в буер,
Как будто буер есть покой…