Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы

где не свалить стволов великого народа,
где дышит, как листва, могучая свобода.

Танки,
танки,
танки…
Здравствуй,
наша сталь!
Под шатром знамен
по мостовой московской
грохотал,
и шел,
и прогибал асфальт
грузом многих тонн
«Владимир Маяковский».
Баса
грозный тон
под броневою грудью.
Чувствую,
что он, —
по взгляду,
по орудью.
Рев
сложился в речь:
«Товарищи!
Я с вами!
Жив
и горд —
Советской родины поэт,
что, неся на башне
боевое знамя,
двигаюсь,
как танк,
по улицам побед.
Гвардия стихов
теперь в гвардейской части,
в ста боях прошла
тяжелая броня.
Мой читатель
броневые части
отливал в Магнитогорске
для меня.
Рифмами
детали мне выковывая,
по эстрадам
месяц напролет
мой читатель
собирал целковые
мне
на сталетвердый переплет…
Тыща километров.
Фронтовым зарницам
ни конца, ни края.
Орудийный гром.
Здесь я ездил прежде.
Знаю заграницу.
Приходилось глазом
меряться с врагом.
Разве мне в новинку?
Не встречался разве
с воем их газет,
со звоном прусских шпор?..
Значит, буду бить
по гитлеровской мрази,
как по белой прежде,
рифмами в упор!»
Четверо читателей
присягу
повторили про себя.
И вот —
сам Владим Владимыч
по рейхстагу
в свисте пуль
осколочными бьет.
Поднят флаг победы.
Враг обрушен…
«Рад я,
что моя поэзия
была
безотказным
партии оружьем,
воплотившись
в танки,
строчки
и другие долгие дела…
Расскажите это
всем поэтам,
чтобы шибче ход
и чтобы тверже ствол!
Чтоб работой,
мыслью,
песней спетой
праздновать
на улице вот этой
коммунизма торжество…»
Под шатром знамен
пронесся голос строгий.
И когда отгрохотал
знакомый бас,
мы с волненьем
повторили строки,
поднимавшие
в атаки
нас:
«Слово —
полководец
человечьей силы.
Марш!
Чтоб время
сзади
ядрами рвалось.
К старым дням
чтоб ветром
относило
только путаницу волос…»
Здравствуй,
танк,
советской мощи образ!
В день победы
и в другие дни
наша гордость —
это наша бодрость
и непробиваемая
твердость
выкованной
родиной
брони!

Бейте, часы, на башнях!
В трепет, убийцы, в трепет!
Пусть на изрытых пашнях
мертвые встанут в цепи.

Пусть от ударов мерных
сгорбится Герман Геринг,
пусть он услышит рокот:
«Проклят, навеки проклят!»

Пусть упадет завеса
с мрачной усмешки Гесса,
пусть наведет улика
огненный перст на Фрика.

Все их дела отметим,
вспомним о всех страданьях!
Это они — Освенцим,
это они — Майданек.

Пусть уличает Круппа
кровь на затылке трупа,
пусть уличают Шахта
дети в залитых шахтах.

Пальцем — на Риббентропа,
пальцем — на Розенберга!
В самую злую пропасть
смерть чтобы их низвергла!

Чтоб не дышали в мире
эти двадцать четыре.
Чтобы о каждом рокот:
«Проклят, навеки проклят!»

После войны на земле,
жившей пять лет в непогоде,
новое — в новой зиме —
вновь настает Новогодье.

Новая — в новом — земля
скинула пыльную каску,
с чистых рубинов Кремля
смыли защитную каску.

Слово! Скорее родись
рифмой к рассветному миру,
будь как полярный радист,
ищущий юг по эфиру.

Жажду бродить по тропе
поисков и раскопок,
глазом ползти по трубе
к капле под микроскопом.

К черновику на столе,
к мысли, открытой однажды.
После войны на земле
нового — новая жажда!

Шоссе
промывая,
проносится дождь навесной.
О, Первое
мая,
шумящее нам новизной!

От юга
на север
в термометре тянется спирт.
Земля
после сева
уже ни секунды не спит.

Из глины
воронок,
сквозь след орудийных колес,
прозрачен
и тонок
младенческий стебель пророс.

Зерно его
было
просмотрено в микроскоп,
и в цвет
хлорофилла
оделись мильоны ростков.

Землею
нагретой,
азотом и майским ручьем
и химией
света
он в колос почти превращен.

На облик
растенья
с любовью глядит агроном.
Как много
терпенья
легло между ним и зерном!

От солнца
Кубани
расплавлена синька небес,
и парни
комбайны
обхаживают, как невест.

А девушкам
снится
такое, что не рассказать!
Как просит
пшеница
поднять ее вновь и связать!

Мечтаешь,
подруга,
чтоб около колкой тропы,
упершись
друг в друга,
схватились бороться снопы?

И мысль
бригадира —
о счастье труда на земле,
о колосе
мира,
о рукопожатье в Кремле.

О, первенец —
колос!
Крылатые мельницы ждут,
чтоб тонко
смололось
зерно, обретенное тут.

И дрожжи
стремятся
раздвинуть мучное тепло —
в буханку
с румянцем,
что солнце само навело.

Тот колос,
который
мы так кропотливо растим,
и в хлеб,
и в моторы,
и в здания мы превратим;

и в клумбы
живые,
в резные ограды садов,
в листы
броневые
для наших линейных судов;

в ракетную
скорость
двукрылых гонцов новизны,
и заново
в колос
на бороздах новой весны!

Пусть грозы
Кубани
салю́туют маю с высот,
пусть гром
в барабане
отборные зерна трясет!

И дождь
во всю скорость
пусть ринется в зелень полос!
Да здравствует
ко́лос —
усатый колхозный коло́сс!

Изжевав в слюну
слащавую резину,
злобного вранья
настукав целый лист,
очередь в Москве
за хлебом
к магазину
описал
заокеанский журналист.
Что скрывать?
О недостатках то́ргов
знает
каждый гражданин Москвы.
Эту тему,
задыхаясь от восторгов,
для своей статьи
избрали вы.
Вы не мастер,
мистер!
Время зря теряли.
Разве это очередь?
Вот я
поведу вас сам.
Посмотрим матерьялы.
Это будет
ваша лучшая статья.
Свой авто
затормозите поскорее.
Каменный
пешком пройдите
мост.
Вот он —
к Третьяковской галерее
вытянулся
по Лаврушинскому хвост!
Морщитесь?
Не то?
Смотрите!
У киоска
сотенная очередь
обогнула дом.
Спросим:
кто последний?
Ясно — Маяковского
продают
сегодня выпущенный том!
Тоже не годится?
Вам неловко
вспоминать,
как были дни заострены,
как вставали
в очередь
за боевой винтовкой
в грозный час
защитники страны!
Требуют от вас
тузы газет и радио
фактов,
что Страну Советов взлихорадило?
Этих фактов нет!
Шагаем твердым шагом.
Обернитесь,
поглядите:
вот —
вдоль по Красной площади
зигзагом,
осененная
багряным стягом,
череда людей
торжественно плывет.
Четверть века
в мраморные двери
входят люди
по ступенькам
вниз,
чтобы Ленину
поклясться в вере
в будущее наше,
в коммунизм!
Почему ж
на ваших щеках багровеют пятна?
Руки в злобе
сами сжались в бокс.
Тема не подходит вам?
Понятно!
Не похвалит Трумэн,
не заплатит босс.
Этого
(как говорят в Полтаве)
вам не треба?
Не сенсационный матерьял!
Вам хотелось бы,
чтоб не хватало хлеба
нашим детям,
нашим матерям?
Ну так вот,
смотрите,
рот разинув!
Жалок
ваш бессмысленный навет.
Мистер,
повернитесь к магазину:
хлеба вдоволь.
Очереди нет!