Александр Гитович - Звезда над рекой

А вот другая рана — это да…
Не знаю, как и выразить словами,
А только нас одним снарядом с вами
Накрыло вместе под Москвой тогда.

Я, помнится, шел с группою бойцов,
А вы стояли аккурат на горке…
Тут маршал снял один из орденов
И прикрепил к солдатской гимнастерке.

И, помолчав, промолвил наконец:
«Да, было дело у Москвы-столицы…
Что ж, если вместе ранены, отец,
Так надо орденами поделиться».

И каждый воин, кто сейчас в строю
Увидит за ранение нашивки, —
Уважь бойца. Тут дело без ошибки:
Он пролил кровь за Родину свою.

Нет, не тихого берега ужас,
А туда, где дорогам конец, —
Это крепче женитьб и замужеств,
Покупных обручальных колец.

Может быть, я напрасно ревную,
Все уж было меж нами давно, —
Конский топот и полночь степную
Нам обоим забыть не дано.

И от смуглой руки иноверца,
Уносившей тебя от погонь,
В глубине полудетского сердца
Загорается робкий огонь.

Что ж, и мне мое сердце не вынуть;
Значит, надо — была не была,
Но украсть эту девушку, кинуть
Поперек боевого седла

И нести через душное лето,
Не считая ни верст, ни потерь,
К той любви, что в преданьях воспета
И почти непонятна теперь.

В ночи, озаренной немецкой ракетой,
Шагая в лесу по колено в воде,
Зачем ты подумал о девушке этой,
Которую больше не встретишь нигде?

Так было у Тосно, так было в Оломне,
Так было за Колпином в лютом бою:
Три раза ты клялся забыть и не вспомнить,
И трижды нарушил ты клятву свою.

Те комнаты, где ты живешь,
То пресловутое жилье —
Не сон, не случай — просто ложь,
И кто-то выдумал ее.

Те комнаты — лишь тень жилья,
Где правдою в бесплотной мгле
Лишь фотография моя
Стоит как вызов на столе.

Как тайный вызов твой — чему?
Покою? Слабости? Судьбе?
А может, попросту — ему?
А может, все-таки — себе?

Ну что ж, к добру иль не к добру,
Но гости мы, а не рабы,
И мы не лгали на пиру
В гостях у жизни и судьбы.

И мы подымем свой стакан
За те жестокие пути,
Где правда — вся в крови от ран,
Но где от правды не уйти!

В ту ночь за окнами канал
Дрожал и зябнул на ветру,
И, видит бог, никто не знал,
Как я играл свою игру.

Как рисковал я, видит бог,
Когда влекло меня ко дну
Сквозь бури всех моих дорог,
Соединившихся в одну.

Надежды нить — я ею жил,
Но так была она тонка,
Что сердце в полночь оглушил
Гром телефонного звонка.

Сейчас, сейчас ты будешь тут…
И где собрал я столько сил,
Когда еще на пять минут
Свое спасенье отложил?

И снова нить ушла к тебе.
И снова белой ночи мгла.
Я отдал пять минут судьбе,
Чтобы раздумать ты могла.

Я пять минут, как пять очков,
Судьбе, играя, дал вперед,
И пять минут, как пять веков,
Я жил, взойдя на эшафот.

Но ты пришла в пустынный дом
Той самой девушкой ко мне,
В том вязаном платке твоем,
Что мне приснился на войне.

Пришла — и все взяла с собой:
Любовь, смятенье, страх потерь
В тот безучастный час ночной,
Когда я думал, что теперь

Почти ничем нельзя помочь,
Почти замкнула круг беда!..
Нет, я выигрывал не ночь —
Я жизнь выигрывал тогда.

И все-таки, что б ни лежало
на сердце твоем и моем,
Когда-нибудь в Грузии милой
мы выпьем с тобою вдвоем.
Мы выпьем за бурное море,
что к берегу нас принесло,
За Храбрость, и Добрую Волю,
и злое мое ремесло.
За дым очагов осетинских,
с утра улетающих ввысь,
За лучшие письма на свете,
где наши сердца обнялись.
За наши бессонные ночи,
за губы, за руки, за то,
Что злые и добрые тайны
у нас не узнает никто.
За милое сердцу безумство,
за смелый и солнечный мир,
За медленный гул самолета,
который летит на Памир.
Мы выпьем за Гордость и Горе,
за годы лишений и тьмы,
За вьюги, и голод, и город,
который не отдали мы.
И если за все, что нам снится,
мы выпьем с тобою до дна,
Боюсь, что и в Грузии милой
на это не хватит вина.

«Лучше хитрость, чем битва», —
промолвила грекам Медея.
И пошли аргонавты за женщиной пылкой
и милой.
Пусть я в битве погибну и буду лежать,
холодея,
Но от хитрости женской меня сохрани и
помилуй.
Я ночами с тобой говорил как поэт и как
воин.
Никогда не воскреснут спасенные
женщиной греки.
Я не знаю, достоин ли славы, но правды
достоин —
Перед тем как с тобой и с Отчизной
проститься навеки.

Все было б так, как я сказал:
С людьми не споря и с судьбою,
Я просто за руку бы взял
И навсегда увел с собою

В тот сильный и беспечный мир
Который в битвах не уступим,
Который всем поэтам мил
И только храброму доступен.

Но как тебя я сохраню
Теперь, когда, по воле рока,
Навстречу смерти и огню
Опять пойдет моя дорога?

А там, где ты живешь сейчас,
Там и живут — как умирают,
Там и стихи мои о нас
Как сплетню новую читают.

О, если бы сквозь эту тьму
На миг один тебя увидеть,
Пробиться к сердцу твоему
И мертвецам его не выдать…

И даже это не от зла,
А так — для прямоты.
Хочу, чтоб дочь у нас была,
Да не такой, как ты.

Почти такой, любовь моя,
Не то чтобы милей,
А только — чуть добрей тебя,
А только — чуть смелей.

И пусть тот странник на пути,
Что станет сердцу мил,
Ее полюбит так, почти,
Как я тебя любил.

Но чтобы, горя не кляня,
Он был в любви своей
Не то чтобы смелей меня,
А хоть немного злей.

Не плачь, моя милая. Разве ты раньше
не знала.
Что пир наш недолог, что рано приходит
похмелье…
Как в дальнем тумане — и город, и дом
у канала,
И темное счастье, и храброе наше веселье.